— Надя? — Диана повернулась к подруге.

— Я… — Фрида замялась, поправляя браслет, но быстро взяла себя в руки. — Я просто хотела вернуть свою память, но вы говорите, что это невозможно. Ещё я хотела спросить, почему вы так со мной поступили, но… Мне кажется, вы даже не поймёте смысл вопроса. Вы знаете, как управлять людьми, как добиться от них того, что вам нужно, но вы понятия не имеете, что происходит у них в душе. Вы просто используете их, как инструменты: как машину, как зубную щётку, как карандаш. Когда карандаш ломается — вы его выбрасываете и берёте новый. Вы меня выбросили — ну что ж, так бывает. А теперь идите своей дорогой, я не буду гнаться за вами три дня, чтобы сказать, как вы мне безразличны.

— Надя? — ошарашенно переспросил Гаврилов. Кажется, всю её речь он прослушал. Прохлопал глазами. Продышал нервно и хрипло. Даже под дулом пистолета он выглядел спокойнее, чем сейчас. Ну да, наверное, надо было, наверное, представить их друг другу. Или хотя бы намекнуть, кто перед ним. Впрочем, и так неплохо вышло. — Это… откуда ты… Как? Кто тебе сказал? Ты же не должна помнить.

— Никто мне не говорил. Я вела дневник.

— Ты… писала там всё?

— Не всё. Но мне хватило.

— И про карандаш?

— Что? — удивилась Фрида. — Нет, про карандаш я только что придумала.

— Но ты уже говорила мне то же самое. Про то, что его выбрасывают…

— Значит, так и есть.

— Кажется, нам надо кое-что обсудить.

— Не надо. Вы не вспоминали обо мне пятнадцать лет — вот и не вспоминайте дальше.

— То, что он говорил… — Гаврилов кивнул на Стаса. — Это правда? Ты действительно пыталась из-за меня… пыталась… себя…

Тимур подумал, что Фрида сейчас опять сбежит, и приготовился её ловить, но она неожиданно перешла в наступление:

— Да что же вы тряпка такая, слово сказать боитесь! Да, я пыталась покончить с собой. Но уж точно не из-за вас, вы этого не стоите, сейчас я это чётко вижу. И если вам вдруг захочется извиниться… Вряд ли, конечно. Я слышала, как вы уверяли Стаса, что не сделали мне ничего плохого. Но если вдруг где-то у вас внутри ещё жива бесполезная штука под названием совесть, то извиняться вы должны не передо мной, а перед своей дочерью. Возможно, она вас даже простит. Говорят, она добрая девочка.

Гаврилов не понимал. Очень искренне не понимал.

Какое-то время он пристально смотрел на Фриду, пытаясь поймать её взгляд, потом резко обернулся на девочек, как будто только сейчас вспомнил, что у разговора есть свидетели. И снова замер в нерешительности.

— Инга, — наконец выдавил он. — Это не то, что… Зря ты здесь. Тебе не надо это знать.

— Так сотрите ей тоже память, — великодушно подсказала Ксюша. — А, точно, вы же не умеете, за вас работал кто-то другой.

— Я умею, просто… Прекрати меня перебивать, это вообще не твоё дело. Инга… ты должна меня понять. Да, я изменял твоей маме, но это было давно, до твоего рождения, и…

— Я умею считать, пап. — Инга выступила вперёд. — Ксю старше меня на год. Естественно, когда она родилась, меня даже в планах не было. Особенно в твоих.

— Кто? При чём тут твоя Ксю?

— Потому что Фрида предлагала извиниться именно перед ней, — подсказал Тимур.

Гаврилов развернулся на его голос и даже открыл рот для уточняющего вопроса, но передумал и промолчал. В его глазах мелькнуло что-то подозрительно похожее на панику.

— А-а-а-а, до меня дошло! — воскликнула Диана. — Только не говорите мне, что это случайное совпадение! Выглядит так, будто вы эту встречу украдкой репетировали последние две недели.

— Ты не знала? — опешил Стас. — Даже я сразу заподозрил, как только фамилию услышал.

— Потому что у тебя ай-кью сто сорок, а у меня плохая память на имена. Так, ладно, Ксюша Фролова. Точно. Теперь запомню.

— Ксюша… — хрипло повторил за ней Гаврилов.

— Ксюха, — поправила маленькая упрямица. — И покажите мне того блаженного, который назвал меня доброй девочкой, я укоризненно посмотрю ему в очки.

У Тимура немедленно возникло желание очки не только снять, но и спрятать в карман. На всякий случай.

— Ксюша, — снова повторил Гаврилов. Кажется, его заклинило. — Но откуда?

— Вам объяснить, откуда дети берутся? Вы вроде взрослый человек, должны сами знать, — не смутилась Ксюша, и тут же объявила всем желающим: — Я так понимаю, извиняться он не планирует.

— Нет, я… я…

— Вы, вы, — с умным видом покивала девочка. — В общем, эта… мама права, идите своей дорогой.

Рядом с Тимуром раздался сдавленный всхлип. На беседу с Гавриловым нервов Фриды ещё хватило, на слово «мама» — уже нет.