Шрифт:
Но никакие достоинства не давали этому прекрасному человеку права присвоить весь торт.
Поэтому Тимур улучил момент и переложил себе кусочек.
А чашку с чаем забрал у Людвига — и осушил залпом.
Чай, кстати, оказался вкусным. Торт тоже.
Глава 4. То, что сложно произнести вслух
— Хороший, — сказала Ксюша, как только за Дианой и Стасом закрылась дверь.
Ну, как закрылась…
Сначала Диана вытащила в коридор сумку с вещами, потом несколько коробок, потом ещё несколько коробок, ворох пакетов, шубу в чехле, картину, плюшевого крокодила и небольшой дорожный чемоданчик. Перетащить всё это в машину за один раз смог бы только многорукий киборг с идеальным чувством баланса, поэтому некоторое время Стасу пришлось бегать туда-сюда по лестнице.
Людвиг порывался помочь, но начал заметно хромать после первой же пробежки и вернулся в квартиру.
Потом запыхавшийся Стас был усажен обратно за стол, где выпил ещё чашку чая, а к вещам Дианы добавились выпускной альбом, любимая сковородка (использовалась всего пару раз, а последние несколько лет и вовсе пылилась на шкафу, но всё равно почему-то считалась любимой), декоративный китайский веер метрового радиуса (приз с какого-то конкурса), стопка старых журналов с выкройками, алоэ в горшке и пластмассовый таз («Да что вы на меня так смотрите? Между прочим, крайне полезная в хозяйстве вещь, особенно когда горячую воду отключают!»).
— Ты серьёзно решил на ней жениться? — шёпотом уточнил Людвиг, подливая чай.
— Да, — просто ответил Стас. — Она славная.
Тимур очень давно не слышал, чтобы Диану называли славной. Возможно, вообще никогда. Её считали красивой, умной, жёсткой, хитрой, стервозной, сексуальной, властной… Иногда — милой и доброй (в те редкие моменты, когда ей хотелось показать себя милой и доброй). А ещё Тимур точно знал, что порой Диана бывает заботливой и нежной.
Но не славной.
«Славная» — это что-то про другого человека, а то и вообще из другого времени.
Но Стас, похоже, был в своих словах полностью уверен, и Тимур не стал спорить. Вот закончится у них конфетно-букетный период — тогда и будет видно, славная или не совсем.
И вот когда эти двое загрузили в машину тазик, веер и сковородку, помахали на прощанье и наконец-то уехали, вот тогда Ксюша, прислушавшись к чему-то внутри себя, решительно объявила:
— Хороший.
— Да, приятный мужик, — согласился Людвиг. — Тим, а тебе как?
— Вы издеваетесь? — Тимур попытался интонацией передать все эмоции, которые испытывал, но, кажется, не преуспел. — Он у меня девушку увёл! Как я, по-вашему, должен к нему относиться?
— Как к человеку, который спас тебя от семейного кризиса. Серьёзно, я не знаю, что у вас там с Динкой такое случилось, если вы всё-таки сошлись, но…
— Ты у нас случился. Точнее, отсутствие тебя, — буркнул Тимур, и сразу же об этом пожалел — лицо у друга вытянулось и приобрело крайне виноватое выражение. Но Людвиг всё же взял себя в руки и упрямо договорил:
— Нормальная совместная жизнь выглядит не так!
— Тебе-то откуда знать, как она выглядит?
— За фрау Вальд наблюдал. В замочную скважину.
— Тебе было восемь лет! — напомнил Тимур.
— У тебя в спальне две кровати! И не надо уверять меня, что одну из них купили исключительно для игрушечного крокодила, я не идиот!
Ну да, справедливо. Идиот здесь только один, и это точно не Людвиг.
А спорить с оборотнем, который принадлежность кроватей определяет по запаху, — совершенно бессмысленное занятие. Как и вообще спорить с тем, кто говорит правду, пусть даже жёсткую и болезненную.
— Так получилось, — вздохнул Тимур и отвернулся к стене. — Так не всегда было. Сначала…
— Эхмм… — Ксюша изобразила нечто среднее между зевком и деликатным покашливанием. — Ладно, я побежала, а то бабушка из парикмахерской должна вот-вот вернуться. Не скучайте, ведите себя хорошо. Если что — звоните.
И исчезла, не дожидаясь, пока Тимур найдёт хоть какие-то слова для прощания.
С одной стороны, конечно, правильно сделала — такие разговоры не для пятнадцатилетних девочек, даже если они очень умные и сознательные. А с другой, вместе с Ксюшей пропала и единственная причина держать себя в руках. Всё-таки при ребёнке раскисать было стыдно, а при Людвиге… Да чего он там не видел?
— Извини. — Людвиг (который, конечно, видел всё) осторожно тронул Тимура за плечо. — Резковато получилось, но ты же знаешь — если замалчивать проблемы, они никуда не денутся.
— Знаю. Но сейчас я не хочу это обсуждать.
— А когда захочешь?
— Никогда! Правда, Люд, прекрати докапываться. И смотреть так тоже прекрати.
— Как?
— Как будто ты взрослый, умный и всё понимаешь, а мне снова пятнадцать лет. — Честно говоря, примерно так Тимур себя и чувствовал. На все свои давно прошедшие пятнадцать. Жизненный опыт, который порой отлично помогал в школе, сейчас спрятался в неведомые глубины, оставив вместо себя подростковую растерянность и подростковое же не всегда уместное упрямство, заставившее прокричать в лицо Людвигу: — Я теперь старше тебя, между прочим!