— Диана должна знать…

— Нет, ей мы звонить с вопросами не будем. Или будем, но только после того, как я свалю.

— Не уходи. — Тимур с трудом дотянулся до Людвига и ухватил его за плечо. Почему-то казалось, что как только он исчезнет, реальность окончательно рассыплется на части.

— Не ухожу. Уже сходил. — Людвиг осторожно отцепил от себя чужую руку и вложил в неё блистер с таблетками. Обычными, не похожими на экспериментальные составы медицински продвинутой волчицы. — Держи. Мне Ксюха покупала. Сейчас воды только принесу. За водой отпустишь?

Тимур кивнул.

Моргнул.

А когда снова открыл глаза — Людвиг уже стоял рядом со стаканом воды. Которую Тимур немедленно попытался пролить на себя.

— Так, давай без подвигов! — скомандовал Людвиг. Подобрал с пола таблетки (как они там оказались? Ведь только что в руке были!) и выдавил одну на ладонь. — Глотай — и спи. Или, хочешь, я тебе молоко с мёдом сделаю? Чай ромашковый?

— А у меня есть ромашковый чай?

— У тебя есть сушёная ромашка. И малина, кстати, тоже есть, так что могу малину заварить.

Таблетка глоталась с трудом, в горле было сухо и шершаво, в голове — тяжело и больно, в груди — душно.

— Я что, правда заболел? — запоздало удивился Тимур.

Не то чтобы до этого он никогда не болел, но последние несколько лет все недомогания у него ограничивались лёгкой простудой, даже ковид бессимптомно прошёл. А тут вдруг разом и температура, и боль в суставах, и прочая гриппозная классика.

— Нет, что ты. — Людвиг посмотрел на него снисходительно, как на ребёнка, задающего глупые вопросы. — Тебе кажется. На самом деле ты здоров, как генномодифицированный бык. А мокрые ботинки в коридоре — это не твоё, тебе подбросили. И, кстати, Марина Алексеевна твоя…

— Александровна.

— Александровна. Ну так вот, она звонила сказать, что ты вчера без пальто сбежал. Оно так в учительской и висит.

— Ясно…

Тимур вчера действительно рванул с урока в чём был. На бегу позвонил завучу, ляпнул первое, что в голову пришло, — что дома прорвало трубу.

За враньё было стыдно.

Тимур не был совсем уж идейным правдолюбом: ему частенько приходилось умалчивать, уводить разговор в сторону или списывать случайные оговорки на дурацкие шутки — иначе магам в современном мире не прожить (да и обычным людям, наверное, тоже). Но врать в лицо он не умел и не любил. Всегда казалось — обязательно раскусят, поймают за руку и никогда не простят.

Как Ксюша.

И ещё хуже он себя чувствовал, когда приходилось оправдываться, придумывая плохое. То, что можно накаркать, накликать. То, что вполне может сбыться.

Других это не смущало. Одна из коллег Тимура частенько опаздывала или отпрашивалась и всегда с совершенно честным лицом уверяла: «Бабушке плохо стало, скорую вызывать пришлось», «Собака съела на улице какую-то гадость, отравилась, я её в ветеринарку возила», «Мама ногу сломала, в травмпункт ездили». А потом её маму, бодрую, весёлую и на обеих ногах, Тимур встретил в магазине. Сначала подумал — обознался, но та сама поздоровалась, забросала вопросами и мимоходом посетовала, что дочь к ней уже месяц не заходила.

«Я ей скажу, что нельзя так», — решил Тимур.

А потом подумал: а как он это скажет-то? Ведь тогда сразу станет понятно, что он знает про ложь. Знает и… Не одобряет? Или, наоборот, помогает скрыть правду, как соучастник? А если не помогает, то почему молчит, почему не расскажет всей школе, что кое-кто заврался?

Всё это было слишком сложно, и в итоге Тимур так никому ничего и не сказал.

А сейчас, соврав про трубу, страдал сразу по двум причинам: «а вдруг узнают» и «а вдруг сбудется». Трубы в доме были старые, ржавые, текли постоянно, но в основном в других квартирах — то снизу, то сбоку. Тимуру в этом плане пока везло, удавалось не залить ни себя, ни соседей, и прерывать полосу этого везения совершенно не хотелось.

— А она ничего не спросила… ну, про вчерашнее?

— Александровна твоя? Спросила, конечно.

— И что? — Тимуру вдруг показалось, что горькая таблетка встала поперёк горла. Фантомная таблетка, фантомная горечь, но дыхание перехватило по-настоящему, пришлось срочно запивать. — Я ей сказал… ну, надо же было что-то сказать, объяснить, почему я с урока сбежал…

— Да не нервничай ты так. Она спросила, как твой потоп. Я ответил, что всё нормально, потоп не у тебя, а у соседей, просто не сразу разобрались, из какой квартиры течёт. А потом ты, как настоящий герой, помогал соседский потоп ликвидировать, и так устал, что сразу свалился спать. Что, в общем-то, чистая правда: ты где сидел, там и вырубился. А ночью у тебя поднялась температура. Вот и всё.

В исполнении Людвига всё выходило гладко и совсем не страшно. Он как-то ухитрялся даже совершенно неправдоподобную чушь преподносить играючи, и невозможно было сказать, что он врёт. Придумывает, дурачится, шутит — да. Врёт — нет.

Возможно, именно поэтому все поверили, когда он сказал, что…

Что…

Горло снова перехватило, свело до полной невозможности вдохнуть. В глазах потемнело.

Людвиг действительно это сделал! Взял вину на себя. Всем соврал — и все поверили. И даже Тимур поверил, хотя именно он должен был распознать ложь — он же там был, он собственными глазами всё видел. Более того — он собственными руками всё это натворил!