На фоне хаоса и запустения яркими пятнами на стенах выделялись плакаты. Для усиления образов художники в основном использовали три цвета — белый, черный и красный. Очень много красного. Практически все главные объекты плакатов рисовались красным, кричаще-красным. Заглавными буквами шли лозунги. Я не сразу смог понять, что там написано. Если написанный текст от руки для меня вообще выглядел, как каракули ребенка, то печатный я мог разобрать. На фоне планеты, окрашенный в ярко-красный цвет, я разобрал надпись: «Слава советским людям — покорителям космоса». Это слово «советский» меня заинтриговало. Насколько я понял из воплей Григорьевой, планета, к которой мы прибыли называлась Земля. Разумная раса — земляне, или люди. Но что такое «советский»? Мой нейроинтерфейс выдал мне справку, что это означает тот, кто дает советы. Но это совсем не подходило к пафосному лозунгу.

Надпись на следующем плакате заставила совсем впасть в ступор. Художник изобразил космический корабль, допотопный с многокамерными и явно устаревшими химическими двигателями (такие мы на своей планете использовать перестали давно), взлетающий в ослепительно яркой вспышке света со стартовой площадки — толстая дуга, которую пересекало стилизованное изображение большого молотка. И венчало все это странное сооружение пятиконечная звезда. Сверху я разобрал надпись: «Коммунизм — стартовая площадка для освоения космоса.»

Что такое «коммунизм»? Почему именно он стал какой-то стартовой площадкой для исследования космоса?

— Эй, ты там заснул? — веселый голос Зайцева заставил меня отвлечься от изучения артефактов земной расы. — Дуй сюда быстрее. А то налезут мимики.

Я оторвался от изучения следующей картинки, где в стиле детского примитивизма художник изобразил три космических корабля (и все в ярко-красном свете) с надписями: «Союз-6, Союз-7, Союз-8». Они рвались куда-то в небо на фоне стелы с пятиконечной звездой.

Гордая надпись гласила: «Победный старт космической эскадры».

Что-то зашуршало внизу. Я бросил машинально взгляд. На агрегат с разбитой стеклянной трубой выбралось странное существо. Я бы решил, что это большой мохнатый паук, но для того, чтобы называться так, ему не хватало четкости. Все очертания его менялись, будто состоял он из черной дымки.

— Эдгар! Беги сюда! Быстро! Оно тебя сейчас убьет!

Голос Зайцева выражал такую явную тревогу, что я улыбнулся. Ну паучок из дыма. Что тут страшного?

Но решил не рисковать, развернулся и заторопился к выходу.

Прыг! Мохнатая тварь перепрыгнула через меня и вдруг превратился в такой же гаечный ключ, который выпал из разбитого ящика инструментов, что попался мне под ноги. Абсолютно тот же цвет, размер, даже небольшое пятно ржавчины. Это так заинтриговало меня, что я присел рядом.

Прыг! Скок! Прыг! Весь мелкий хлам, выпавший из ящика, обратился в стайку мохнатых дымных пауков. Они как на пружинках заскакали вокруг меня.

— Твою мать, Эдгар! Они сейчас тебя убьют! Это мимики! Они…

Договорить Зайцев не успел.

Удар. Боль. Удар. Боль.

Я с трудом разлепил глаза. Надо мной сидело нечто мохнатое и било разрядом тока. Удар был слабый. Но башка болела ужасно, будто по ней прошлись кувалдой.

Я привстал, сбросил мерзкую тварь. Оказалось, мой скафандр успел включить силовое поле, которое защитило мне голову — шлем-то я надеть не успел. Мысленно включил отталкивающее магнитное поле. Встал на четвереньки, опираясь на край агрегата, поднялся.

Ух, как болел затылок. Попытался вспомнить, что произошло. Твари разом прыгнули на меня. Я не удержался и сверзился вниз, здорово приложился башкой о бетонный пол.

Медленно и осторожно поворачивая голову, огляделся. Куда подевался Зайцев?

— Толян! Зайцев! Ты где?!

Может быть, услышу стоны, шевеленье? Боль в затылке чуть затихла, медпомощь скафандра вколола болеутоляющее. Поплелся в поисках напарника. Мерзкие твари пытались запрыгнуть на меня, но тут же отскакивали. А магнитные подошвы моих ботинок оставляли от них лишь грязные пятна.

За лестницей с проржавевши перилами, я обнаружил рельсы, которые уходили куда-то вбок, в глубокую нишу, закрытую длинными полосами светло-серого пластика. Видимо, оттуда выезжали грузы. Одна из вагонеток стояла брошенная поперек рельс. Пройдя по платформе поверху, я увидел белеющий скафандр.

В вагонетке лежал труп Зайцева. Ноги безвольно, словно лишенные физической основы, свесились наружу, а голова, или то, что от нее осталось — лежала внутри, на дне. Мерзкие твари обглодали всё лицо Толика. Остался лишь выбеленный череп. Постояв пару минут над телом, я вздохнул и двинулся к лестнице. На верхней площадке бросил последний взгляд и толкнул дверь.