Ковалёв суровым взглядом обвел ряды застывших в одной позе заключенных — на коленях, руки за головой. Под дулами автоматов равнодушных, не имеющих никаких человеческих чувств андроидов.

В этот раз полковник не стал переодеваться в парадную форму, остался в форменной рубашке и брюках. Только на груди над кармашком остались планки орденов. Засученные рукава форменной рубашки обнажали мускулистые сильные предплечья. Но перед лицами сотен озлобленных заключенных он выглядел чересчур уязвимым. На лицах зэков, что рядами выстроились на полу, застыло угрюмое безразличие, но за ним скрывалась ярость, злоба, желание задушить полковника, который властвовал над ними.

Просторное помещение выглядело, как зал кинотеатра. Стулья убраны, а по стенам черными тенями выстроились андроиды. Полковник ходил туда-сюда по сцене, куда вели широкие дугообразные ступени. За его спиной висел прямоугольный экран. По краям рампы — две высоких, узких колонки, с открытыми динамиками.

— Но… — полковник демонстративно застыл в центре сцены, смерил всех мрачным холодным взглядом. — Если те, кто убил коменданта Семенова и охранников, признается в этом преступлении, то всех остальных я отпущу. Вам будет назначены наказания за бунт, который вы устроили. Но вы останетесь жить. Понимаете? Даю вам шанс выжить. Я жду. Встаньте и поднимитесь ко мне.

Двое заключенных, широкоплечий бугай, темно-синяя роба явно меньше по размеру (видно, найти не удалось другую) и второй — невысокий парень поднялись и медленно проследовали к сцене. Ковалев с интересом наблюдал за ними, чуть склонив голову к плечу.

Они гуськом, друг за другом проследовали по залу, взошли на сцену, как на эшафот и встали напротив полковника, опустив головы.

— Значит, вы признаетесь, что убили коменданта лагера и охрану? Я правильно понимаю?

Оба синхронно кивнули, не поднимая голов.

— Отлично. Тогда все свободны, а этих увести и в расход, — полковник сделал знак андроидам.

— Ковалёв, а ты не хочешь их расспросить, как они это все проделали? — не выдержал я.

Отошел от стены рядом со сценой, где наблюдал за Ковалёвым. Запрыгнул на сцену. Подошел ближе.

— Зачем? — даже не обернувшись на мой голос, холодно бросил полковник. — Они признались. Этого достаточно.

— Ну просто. Как это у вас говорится. Для очистки совести.

Ковалёв сглотнул слюну, кадык подняли и опустился на шее. Схватил стул из глубины сцены, демонстративно уселся, сложил руки на груди.

— Выслушаю. Рассказывайте.

— Ну мы… это, — начал бугай, чуть заикаясь. — Схватили Семенова, связали… И застрелили.

Последняя фраза заставила Ковалёва выпрямиться, он резко обернулся всем корпусом и бросил раздраженный взгляд на меня, а я не смог сдержать ироничной улыбки. Мы-то знали, что Семенова и охранников убили совсем другим способом.

— Застрелили, значит, — Ковалёв покатал желваки, помолчал и холодно бросил: — Пошли вон!

— Но мы действительно их убили, мы признаемся, мы…— забормотал второй парень, в умоляющем взгляде горело желание принести себя в жертву.

Ковалёв даже слушать не захотел, сделал быстрый, нетерпеливый жест охранникам-андроидам. Двое из них выскочили, стащили парней вниз, отвели на место и заставили вновь встать на колени.

— Так, кто еще хочет признаться? Я жду реальных признаний. И мне не нужно жертв. Я хочу наказать реальных преступников.

Во как! Все-таки мои усилия даром не прошли. Полковник все же решил действовать хотя бы в каком-то соответствии с правовой системой.

Из ряда у стены, за которой шли широкие окна, закрытые шторами, вышел высокий худощавый мужчина с сединой на висках. С другого ряда подняли еще один, чуть пониже ростом.

— Ага, — протянул Ковалёв. — Николай Тарасов и Кирилл Макаров. Прекрасно. Два ученых ума, которые вместо того, чтобы выполнять заказ партии и правительства на создание одного из узлов лазерной пушки, занимались изучением тахионной материи. Тайком. За что и получили по максимуму. Ну а теперь что? Убийство? Расскажите, как же вы убили коменданта и охранников. Но предупреждаю — врать не надо. Ну давай, Тарасов, слушаю тебя. Ты всегда был заводилой.

— Все было очень просто. С ребятами мы оглушили Семенова, и остальных охранников. Связали их попарно. Семенова в отдельную камеру посадили. А остальные охранников распихали по другим камерам.

Ковалёв молча кивал, но чувствовалось по его напряжению, что он не верит.

— А потом… — продолжил второй, Макаров. — Мы их прирезали. У нас с собой были заточки. Воткнули всем в горло. И все.

Ковалёв откинулся на спинку стула, скосил глаза на меня, губы скривила ухмылка. Видно, он не злится, а с иронией относится к происходящему. Хотя смешного в этой ситуации было мало. Потом спокойно, не повышая голос ни на полтона, отчеканил:

— Пошли вон.

Повисла тишина, тягучая, мучительная, непонятная. Ковалев оглядывал ряды заключенных, глубокая складка залегла между бровей.