— Герхард Мюллер, — представил Альберт нашего кучера, тут же почтительно поклонившегося и получившего от Катарины благосклонный кивок.

— А теперь прошу меня простить, — Катарина снова повернулась к нам, — но доктору Груберу требуется моя помощь.

Ого! Резко девочка взялась! Впрочем, она права — нечего политесы разводить, у нас на руках раненый. А взялась Кати и правда резко. Повинуясь ее командам, мы с Альбертом занесли порядком ослабевшего Грубера в дом, после чего Герхард был послан за водой, а я присел на табурет и осматривался.

Дом изнутри изысканностью убранства не отличался, что и понятно, зато если кому нужны практичность и основательность, ему явно сюда. Стол, две лавки и четыре табурета — все прочное и массивное. Печь, она же плита для готовки, кухонный стол рядом с ней язык не поворачивался назвать «столиком» несмотря на невеликие размеры. Две кровати, одна из которых отгорожена от общего объема занавеской, комод да изрядных размеров сундук, который запросто можно использовать как еще одно спальное место, полки со всяческой посудой, ну и, как я уже здесь в Баварии привык, белые скатерти и салфетки с вышивкой. Что особенно интересно — дом явно ухоженный и обжитой. И кто у нас в теремочке живет? Или жил до самого недавнего времени? Подумав, я решил, что если хозяева не заявятся, пока мы будем тут квартировать, то знать это нам вовсе ни к чему.

Так, а теперь стоило приглядеться к будущей, по крайней мере в течение ближайших дней, хозяйке этого замечательного жилища.

Помнится, Альберт говорил об ангельской красоте своей кузины. Так вот, первым моим впечатлением от ее внимательного, насколько это позволяли приличия, рассмотрения, была уверенность в том, что граф, как бы это помягче выразиться, слегка преувеличил. Впрочем, ему простительно, он, в отличие от меня, ангелов не видел. Лицом Катарина, на мой взгляд, походила скорее на крестьянку, чем на аристократку, настолько простым оно мне показалось. Хм, а ведь именно что показалось… Герхард принес воду, Катарина велела нагреть пару котелков, и вот когда она распоряжалась, лицо прямо-таки светилось аристократизмом. Именно что аристократизмом, то есть спокойной уверенностью в том, что отдавать приказы — ее право и обязанность, а иначе и быть не может. А светло-голубые глаза своим льдистым сиянием эту уверенность подчеркивали.

Вода нагрелась. Один котелок Катарина вылила в тазик и тщательно, с мылом вымыла в нем руки, после чего с помощью Альберта столь же тщательно промыла их чистой водой из второго котелка. Почему-то я не удивился, когда Катарина пожелала, чтобы нагретым оказался еще один котелок.

Доктора Грубера мы уложили на стол, с которого Катарина предварительно сняла скатерть и убрала ее, аккуратно сложив. Ножницы она не искала — просто достала из комода, с первого раза угадав ящик, где они были, как будто знала. Впрочем, резать штанину, что Катарина явно собиралась сделать, не пришлось — доктор попросил так не делать, и мы с Альбертом избавили его от этой детали одеяния.

Рана доктора выглядела, прямо скажу, неприятно. Нет, я понимаю, приятно выглядеть раны не могут в принципе, но все равно… Кати даже слегка поморщилась, пока разглядывала.

— Альберт, Герхард, держите его за плечи. Прижмите к столу и держите, — скомандовала она и подняла глаза на меня. — А ты, Алекс, держи его ногу.

Ну да, она права — хорошо зафиксированный пациент в анестезии не нуждается. Кстати, а чем она пулю извлекать собирается? Пальцами? Да уж, тут точно держать придется, и еще не факт, что удержим…

Глубоко вздохнув, Катарина осторожно положила изящную ладошку на рану. Грубер вздрогнул. Левой рукой Кати уперлась в стол, а правую стала приподнимать, почти неслышно бормоча что-то по-латыни — я не разобрал, молитву или заклинание. Казалось, будто она поднимает что-то очень тяжелое, и дается ей это с большим трудом.

Доктор Грубер заскрипел зубами и напрягся всем телом, стараясь не дергаться от боли, мы с Альбертом и Герхардом крепко его держали и тоже стиснули зубы от напряжения, Кати тесно сжала побелевшие губы. Из раны показалась круглая пуля и секунду спустя с глуховатым стуком упала на стол, за ней вывалился окровавленный комок, видимо, кусок сукна штанов, вбитый пулей в рану. Грубер наконец расслабился, и лежал, тяжело дыша, Катарина облегченно вздохнула. Промыв рану, она приступила к перевязке. Корпия [51] в доме, как оказалось, была, причем Кати нашла ее столь легко, как и ножницы, на бинты она безжалостно порезала Альбертову рубашку. Доктора мы перенесли на кровать, Кати положила руку ему на лоб и через несколько секунд он уже мирно спал. Отмыв от крови стол, баронесса выпихнула нас наружу, чтобы иметь возможность заняться приведением в порядок своего платья.

— Хорошая у тебя кузина, — сказал я приятелю. Мы присели на лавку возле дома, а Герхард принялся обихаживать своих лошадей. — Ее бы в армию, там ей цены бы не было…

— В армию?! — изумился Шлиппенбах. — Что женщине делать в армии?!

— Ну, Катарина могла бы стать замечательным военным врачом, — я пожал плечами. На мой-то взгляд это было очевидным, но для здешнего общества женщина в армии — дичь и абсурд. — Лечить умеет, крови не боится, санитарами командовать может.

— Знаешь, Алекс, — задумчиво начал Альберт, — твои суждения иной раз бывают очень оригинальными, но… — тут он усмехнулся, — но сейчас ты просто фантазируешь. Женщина-хирург, да еще военный… Это… — он замялся, подбирая нужное слово, — это… Невозможно это, вот что! Да и неприлично к тому же.

— Брось, — отмахнулся я. — Тебя в детстве матушка пеленала и купала, все видела.

— Но это в детстве! — возмутился граф. — Даже не в детстве, а во младенчестве!

— Здесь все то же самое. Только размер побольше, — немудреная шутка вызвала у нас обоих приступ хохота. Психологическая разрядка, что вы хотите…

— Что у вас такого смешного? — как рядом с нами оказалась Катарина, мы и не заметили. Следов крови на ее платье уже не было, вместо них темнели мокрые пятна.

— Прости, Кати, но наши грубые шутки не предназначены для воспитанных благородных барышень, — Альберт даже привстал и поклонился.