— Это вина короля, — продолжал духовный, — зачем он дает себя склонить к плохому… Почему он поддается своим страстям; но не меньше виноваты и наши капелланы, которые с ним имеют сношения, живут вместе с ним, видят все его безобразия и не хулят, и не порицают его за это. Об его излишествах вероятно знает епископ гнсзнинский, потому что он часто бывает при короле, знает и ксендз Сухвильк, который почти из королевского замка не выходит, знают и ксендзы… Но ничего не говорят.

Слушатели хранили упорное молчание.

Грох находил, что составление новых законов это самый страшный грех короля, а Неорже казалось, что изгнание из Вслички его коней — еще большее преступление.

— Если б я был при дворе, — прибавил Баричка, — я не потерпел бы этих любовниц, о которых все знают и на которых указывают пальцами.

— Но в Кракове их нет, — шепнул Грох, указывая рукой в различных направлениях. — Они сидят в королевских поместьях, в Опочне, в Чехове, в Кжечове…

— Везде их полно, — говорил Баричка, продолжая возмущаться, — найдутся и в нашем городе… Это еще не все! — воскликнул он: — Люди рассказывают о еврейках!

Грох и Неоржа, услышав это страшное известие, заломали руки от волнения.

— Этого не может быть, — вставил Грох.

Неоржа молчал… Разговор о короле прекратился, потому что по двору проскользнула какая-то фигура, и никто из них не желал быть подслушанным.

Один лишь мужественный Баричка готов был всегда и перед всеми повторить свои слова.

Хозяин дома поднялся со своего места и ожидал появления в комнате человека, только что прошедшего через двор.

Двери медленно раскрылись, и на пороге показался хороший знакомый Неоржи, один из семьи Яксов Меховских; это была одна из богатейших семей в прежние времена; некоторые из них и по сию пору сохранили свои богатства; другие обеднели, и к числу последних принадлежал вошедший в комнату Якса Микула.

У Неоржи была единственная дочь: говорили, что Микула намерен был к ней свататься, но… Якса принадлежал к двору короля, и на него косо глядели. Когда он вошел, наступило молчание.

По лицу вошедшего сразу можно было узнать о его знатном происхождении, хотя одет он был бедно. У него была красивая рыцарская внешность, но черты его лица были слишком нежными и мягкими для мужчины. В нем было что-то барское, несмотря на его скромную одежду.

Неоржа его холодно принял; он догадывался, что Якса, находившийся при дворе короля, принес ему какой-нибудь выговор или неодобрение. Он предпочитал не говорить с ним о происшедшем.

— Я пришел с вами попрощаться, — отозвался Якса, — потому что боялся, может быть вы уедете. Мне так казалось!

Хозяин пристально на него посмотрел.

— Конечно, мне здесь делать нечего, — произнес он, — но и торопиться мне не хочется, потому что я не желаю, чтобы кому-либо показалось, что я скрываюсь от разгневанного короля.

Якса в ответ молча на него взглянул.

— А что же король? — угрюмо спросил Неоржа.

— На охоте.

— Сердитый?

— Я его почти никогда не видел сердитым, — возразил Якса. — Он на секунду вспылит, но быстро сдерживает себя.

— А вероятно он на меня гневается! — воскликнул Неоржа.

Яксе не хотелось прямо высказать то, о чем он думает.

— Я этого не знаю, — проворчал он, — однако я полагаю, что если вы на некоторое время сойдете с его горизонта, то по вашем возвращении забудется обо всем происшедшем.

— Но я об этом не забуду, — пробормотал Неоржа.

Ксендз Баричка встал и, попрощавшись с дядей, ушел.

Грох и Якса остались.

Воспоминание о короле снова взволновало Неоржу; он расхаживал по комнате и ворчал. Хотя он и узнал, что Якса находится в свите короля, однако он дал волю своему языку в надежде на то, что гость, сватавшийся к его дочке, примет его сторону и будет с ним одного мнения.

— Нам не такой король нужен, — произнес Неоржа. — Это король для хлопов, но не для нас… Он знать не хочет дворян и их не милует, но и мы его поэтому тоже не жалуем.

Якса покраснел и живо воскликнул:

— Простите! Но мы, которые при нем находимся, мы его любим!

— Ну, так и на здоровье! — насмешливо сказал Неоржа, и лицо его залилось румянцем.

Якса не мог больше сдерживаться и, поднявшись со скамейки, прибавил:

— Да, мы, которые ему служим, должны его любить, потому что он добр, справедлив и нам добра желает, но он несчастный человек.

— Он! — заворчал Неоржа — он! Чем же он несчастен? Сокровищница, бывшая пустой при старике отце, при нем наполнилась, ему не представило затруднений отсчитать немцам двадцать тысяч гривен; драгоценных камней и серебра у него без счета… Чего же ему еще нужно?

— Милый мой пан, — начал Якса ласково, — я не знаю, дает ли это счастье… У него нет потомка.

— Почему же он не живет с женой?

Якса промолчал.

Неоржа выведенный из терпения этим маленьким отпором, уж больше не хотел глядеть на будущего зятя.