«Ещё и живёт близко! — подумала я в тот момент. — Ну прям сплошные достоинства. Надо брать, Надя!»

Конечно, у Кости не было сплошных достоинств, и вскоре я в этом убедилась. Порой он был чересчур самоуверенным, и это оказалось чревато ошибками, причём не только в работе — во всём. Считая, что точно справится, он, бывало, не просчитывал последствия, мало думал, веря в себя больше, чем в Бога, — и, как итог, попадал впросак. Проявлялось это по-разному и в разных масштабах — от опозданий из-за неучтённого времени на дорогу, до подписания заведомо неудачных контрактов по работе. Я, в отличие от Кости, была намного более осторожным человеком, Верхов даже пару раз ставил ему меня в пример, узнав, что мы встречаемся, из-за чего Костя и злился, и гордился мной.

С его родителями я познакомилась месяца через три после того, как мы стали ходить в кафе во время обеда, а по вечерам куда-нибудь ещё, причём почти каждый день, — и я им очень понравилась. Сразу же начались разговоры о свадьбе, о которой мы с Костей сами и не думали. Но его родители, по-видимому посчитав меня удачной партией для сына — как я поняла со слов Натальи Михайловны, моей будущей свекрови, до этого он встречался исключительно с какими-то «вертихвостками», как она выразилась, — торопились поскорее создать новую ячейку общества.

Моя мама, в отличие от родителей Кости, наоборот, просила не спешить. Приводила в пример себя — она выскочила замуж рано, прожила в браке три года, потом развелась. Своего отца я почти не помнила, в памяти остались лишь какие-то обрывки скандалов и вечного крика. Разведясь с мамой, он уехал в другой город, оттуда платил алименты, но меня не навещал и даже не интересовался, где я и что со мной.

Мне было семь, когда в моей жизни появился отчим — поначалу «дядя Лёша», со временем он стал для меня папой. У мамы, к сожалению, больше не могло быть детей по здоровью, поэтому я осталась единственным ребёнком. И горевала вместе с ней, когда папа умер. Я тогда готовилась к защите диплома и чуть её не завалила, не способная сосредоточиться ни на чём.

В общем, моя мама, обжёгшись на первом раннем браке, не хотела, чтобы мы с Костей спешили. Но, если Костя решил, его никто не способен остановить.

И я стала его женой спустя полгода после знакомства.

Надежда

Косо посматривать на работе начали на меня почти сразу, как по офису пронёсся слух о наших отношениях с Костей. А поскольку девичья фамилия у меня была Рыбина, ещё и прозвище появилось — «рыба-прилипала». Говорили так, конечно, не все, но многие, кому зависть к чужому счастью застилала глаза и хотелось сказать какую-нибудь гадость. Я просто диву давалась: никому из этих сплетников я ничего не сделала, более того, динамичный карьерный рост у меня имелся и до знакомства с Костей. В издательство я устроилась сама, работала честно, козни не строила, знакомых на хлебные местечки не протаскивала. Да и сам Костя — ну он, конечно, парень видный, но не олигарх ведь.

Я обижалась, страдала из-за едких словечек, которые нет-нет, но прорывались у некоторых коллег и в глаза, и за спиной, и в итоге решила уволиться. Нашему браку на тот момент было всего три месяца, ребёнка мы заводить не собирались, решив пару лет пожить в режиме «для себя», и я легко нашла другую работу, съездив на пару собеседований. Естественно, с опытом работы в «Ямбе» мне никто не отказывал, единственное, что интересовало работодателей, — не собираюсь ли я в декрет.

— Ты с ума сошла! — бушевал Костя. — Да плюнь на этих сплетниц, курицы. Зачем рушить себе карьеру? Ты через несколько лет сможешь стать заведующей редакцией!

— Павлу Евгеньевичу ещё нет пятидесяти, — ужаснулась я. — И я надеюсь, что он долго проживёт.

— Да я не об этом, ты же поняла!

— Поняла. Кость, чего ты так переживаешь? Зарплата в «Сове» не хуже.

— Надя, — муж закатил глаза, — при чём тут зарплата? Там редакция — три человека. Это тупиковая ветвь эволюции. Тебя берут сразу выпускающим, как я понимаю, он же главный и младший редактор в одном лице. И будешь ты заниматься одним и тем же! И никакого карьерного роста.

— Карьерный рост будет у тебя. Два карьерных роста наша семья не выдержит. Да и мне через пару лет всё равно в декрет уходить, — отшутилась я, но Костя всё не сдавался.

— А страховка? — он сделал ход конём. — В «Сове» — боже, ну и название! — её нет.

— Нормальное название. Символ мудрости.

— Это маркетинг, Надя! Сова на самом деле — глупейшая из птиц. А самая умная птица — ворона!

— Ну, что ж поделать, — я пожала плечами. — Ради собственного спокойствия и маркетинга приходится пользоваться привычными символами. А что касается страховки… Невелика потеря. Я за годы работы в «Ямбе» ею пользовалась-то всего пару раз.

В итоге Костя сдался. Конечно, не без боя — для уговаривания меня он подключил и моего заведующего, и Верхова. Вот уж кто в выражениях не стеснялся, так это Леонид Сергеевич! Сразу заявил мне, что я — дурная голова. Да-да, та самая, которая всему остальному покоя не даёт.

— Ты пойми, Надежда, — говорил он, глядя на меня как на психически больную, — «Сова» сегодня существует, а завтра нет. А «Ямб» будет всегда. Если он рухнет, то только вместе со всем книгоизданием в стране.

— Все умрут, а я останусь, — пробормотала я, но Верхов шутки не оценил.

— Именно так.

Не знаю, как я тогда умудрилась не сдаться — обрабатывали меня конкретно, даже зарплату повысили. Скорее всего, на итоговое решение повлиял один разговор, который я услышала совершенно случайно, стоя в коридоре за углом. Две бухгалтерши — почему-то именно бухгалтерия меня особенно не любила, — обсуждали, что «весь этот уход Рыбы-прилипалы» — не более чем пиар-акция, дабы показать собственную значимость. Поломается и вернётся.