Девушка взяла принца-демона за руку.

Затем ее подняли. Она устроилась у него на коленях. Его руки обнимали ее, и она не знала, пытался ли он защитить или овладеть ею, однако Миуко была уверена, что охотники не прикоснутся к ней, пока она рядом с Туджиязаем.

Она приготовилась к поездке.

Но они, совершенно неподвижные, оставались под деревьями.

Туджиязай смотрел на кякедзуя и его людей, и в его глазах мерцали искры, которые видела только Миуко. А затем…

Жар.

Он вырвался из него подобно пламени, такому свирепому, что Миуко подумала, что он подожжет всю гору, испепелит каждую иголку на каждом дереве, каждую спору мха, каждое насекомое, стрекочущее в своем гнезде.

Но этого не произошло.

Вместо этого Миуко с нарастающим ужасом наблюдала, как лежащий на земле человек потянулся за своими вилами и встал, запустив их в приближающихся охотников.

Раздался крик.

Полился фонтан крови.

Остальные охотники тоже начали набрасываться друг на друга, их лица исказились, руки стремились нащупать глаза и горло, а их изначальная добыча, прятавшаяся в тени вместе с Туджиязаем, оказалась полностью забыта.

Кякедзуя был единственным из всех, кто, казалось, не подвергся влиянию, вероятно потому, что его защищали заклинания, начертанные на шарфе. Он кричал на остальных, умоляя их остановиться.

Но он без колебаний вступил в бой, когда они накинулись на него. Его меч сверкнул, рассекая человека поперек живота. Кровь забрызгала его белое одеяние.

Миуко ахнула.

Так вот какова была истинная степень власти Туджиязая над людьми. Способность усиливать их ненависть и жестокость и обращать эти чувства против них самих.

Миуко чувствовала, как это подпитывает и ее силу, только для нее это было похоже не на жар.

Оно пронизывало ее насквозь, холодное, словно лед. Благодаря злобной силе доро ягры, дополняющей ее собственную, она почувствовала себя могущественной, словно могла высосать энергию из конечностей человека, свет из его глаз. Миуко ощущала себя смертельно опасной, грозной и пылающей гневом. Сейчас она не была девушкой. Не была Отори Миуко из Нихаоя. Даже Ишао больше не была.

Впервые она почувствовала, что способна стать той, кем назвал ее Туджиязай в ночь их первой встречи. Монстром. Королевой. Устрашающей богиней, к чьим ногам цвета индиго мужчины подносили дары из крови, зерна и золота в надежде, что она не опалит их своим гневом.

Шао-канай.

Леди Смерть.

Миуко ненавидела это ощущение… но и любила тоже, потому что никто не осмелится угрожать Шаоканай. Ни один мужчина не поймает ее, не загонит в угол, не станет лепить из нее женщину, как из куска глины.

Будь она монстром, то наконец-то стала бы свободной.

Туджиязай ударил великого вороного коня в бока, который встал на дыбы, прижав Миуко к груди принца-демона.

Она закричала – снова Миуко, бедная жалкая Миуко, – и конь помчался в темноту, оставив горящие факелы охотников пылать в мульче, на папоротниках и деревьях, а мужчин разрывать себя на куски на краю оврага.

Они ехали до глубокой ночи: по горным тропам и меж лесными хребтами, пока над их головами кружились звезды. При других обстоятельствах Миуко, вероятно, сочла бы это красивым. Однако сейчас она не замечала ни безмятежности леса, ни великолепия небес, потому что не могла перестать думать о кякедзуя и его людях на краю оврага, что рубили и резали друг друга, пока Туджиязай наблюдал за ними, почти не моргая, как будто провоцировать их на жестокость было так же просто, как отмахиваться от мух в летний день.

Где-то ближе к рассвету – по крайней мере, Миуко так предполагала, потому что еще было темно, – они добрались до замка на скалистом обрыве. Это было величественное сооружение с массивными балками и вырезанными вручную украшениями. Мать Миуко оценила бы великолепие замка.

Сама же Миуко слишком устала, чтобы оценить хоть что-то, а когда слуги доро сопроводили ее в комнату в высокой башне, у нее осталось лишь смутное воспоминание от украшенных фрамуг, фарфорового умывальника, расписанного узорами из хризантем и бабочек, и матраса, мягче которого она не осмеливалась даже представить. После Миуко погрузилась в долгий изнуряющий сон, который не отпускал ее до следующего полудня, когда солнце уже пробивалось сквозь ставни, отбрасывая золотые квадратные тени на простыни.

Быстро окинув взглядом комнату (укромный уголок с вазой свежесрезанных веток, зеркало в полный рост, умывальник, который она помнила с прошлой ночи, и черная коробочка с благовониями в форме спящей кошки), Миуко, пошатываясь, поднялась на ноги. У нее не нашлось времени зацикливаться на том факте, что она уже несколько дней не расчесывала волосы и не чистила зубы. Не быть жаворонком считалось роскошью, которую она не могла себе позволить. Пошатываясь на ноющих ногах, Миуко пересекла комнату и попыталась открыть дверь.