– Туджиязай? – Неуверенность сквозила в ее голосе. – Скажи, что ты ничего с ним не сделал.

В ответ он лишь улыбнулся.

Запертая в своей комнате в башне на весь остаток дня, Миуко решила, что лучший вариант действий – ждать у двери, а когда войдет следующий человек, ударить его по голове и побежать в сторону сада, где по крышам пробраться в помещения для прислуги, как делал это Туджиязай, когда был человеком. Оттуда она смогла бы найти выход из замка. Ради этого она поставила около порога кувшин с водой, чтобы воспользоваться им, когда представится возможность.

Однако, как назло, следующим вошел Туджиязай.

Кувшин опустился.

Туджиязай изящно отмахнулся от него, и тот выпал из рук Миуко и разбился вдребезги о пол. Миуко выругалась.

Держа под мышкой бумажный сверток, Туджиязай закрыл за собой дверь.

– Какое странное применение кувшину.

Она отступила назад, настороженно наблюдая за ним.

– Почему ты так пятишься? – Доро ягра усмехнулся. – Ты ведь не краб.

Миуко не улыбнулась.

– Сегодня вечером ты поужинаешь со мной.

– Нет.

Как будто не услышав отказ, он положил бумажный сверток на матрас.

– Это для тебя, – произнес он.

– Что это?

– Подарок.

– Еще один?

Он слегка улыбнулся.

Под его выжидательным взглядом Миуко развязала бечевку и раскрыла бумагу. Внутри оказались парадные одежды, расшитые золотыми цветами и фазанами, летящими по небу, прикрыв солнце в хвостовых перьях. Приподняв тяжелый воротник, она задумалась, из чистого ли золота были эти нити.

Гейки знал бы.

Если бы он был здесь.

Если он еще был жив.

– Я не знаю, что сказать, – искренне произнесла Миуко.

– Не говори ничего. Надевай это.

– Я уже одета.

– Ты ведь можешь и раздеться, не так ли? – принц-демон снова улыбнулся. – Или я должен тебе помочь?

Зная, что он снова начнет угрожать жителям замка, если она откажется, Миуко повернулась к нему спиной, пытаясь развязать узел на поясе. Она позволила одеянию медленно соскользнуть с плеч, каждую секунду ощущая пристальный взгляд Туджиязая на ее затылке, шее, тонком нижнем белье.

Миуко была благодарна за узкие брюки и длинные перчатки, закрывавшие ее ноги и руки, но воротник сорочки опускался ниже ключиц, а изгибы груди виднелись сквозь тонкую ткань, отчего она чувствовала себя беспомощной и обнаженной.

– Повернись, – сказал Туджиязай.

Она покорилась, стиснув зубы, чтобы не закричать.

Он подошел ближе и потянулся к кайме ее нижнего платья, приподнимая его над поясом штанов, пока не показался треугольник темно-синей плоти в нескольких дюймах от костяшек пальцев.

– Я мог бы носить твою кожу как броню, – прошептал Туджиязай, своим дыханием касаясь ее горла. Миуко подавила дрожь, когда он растопырил пальцы, задержавшись напротив ее кожи. – Чудесно.

Она напряглась. Миуко не думала, что у него при себе имелся нож – она не видела ножен, – но он мог спрятать лезвие где угодно в своем убранстве.

Внезапно Туджиязай отдернул руку.

Миуко выдохнула, когда он отступил на несколько шагов и с недоумением посмотрел на нее.

– Интересно… – пробормотал он скорее себе, чем ей, будто она не слушала. Будто ее там вообще не было. Он наклонил голову, изучая ее отсутствующим взглядом.

Не было никакого предупреждения. Никакого знака.

Но она почувствовала, как от него полыхнуло жаром, словно от искры, вспыхнувшей на погребальном костре.

Кровь Миуко застыла в жилах. То, что она ощутила в лесу, когда он заставил окружающих вымещать свою злобу на ближнем, не шло ни в какое сравнение с леденящей душу яростью, которая охватила ее сейчас. Она пронеслась сквозь нее подобно снежной буре. Миуко могла заморозить мужчину прямо на месте. Заморозить его сердце и содрать плоть с костей. Она была холодна, преисполнена ярости и внушала благоговейный ужас.

Она чувствовала себя могущественной и, упиваясь этой силой, понимала, что он совершил ошибку.

Туджиязай сделал ее достаточно сильной, чтобы суметь остановить его.

Сорвав зубами перчатку, Миуко налетела на него.

Они боролись. Она царапалась, раздирала все подряд, жестокая и необузданная, как дикая тварь. Он принимал все с невероятным спокойствием, с любопытством, не обращая внимания на то, как она пинается, царапается, разрывает его богато расшитые одежды, впивается своими проклятыми пальцами в кожу.