— Аглая, золотце… у нас день сейчас какой?

— Так пятница ж! Постный.

— А число! Число какое?

— Так пятнадцатое… вроде бы… Ой, можно в численнике посмотреть…

— А год… год какой?

— Ох, Иван Палыч, Иван Палыч… Заработались вы. Вся Живица ушла…

— Ну, Аглаюшка!

— А-а! Меня проверяете! Думаете — дурная совсем дурочка?

— И вовсе ничего я такого… Да скажи уже, не томи!

— Так, какой и есть… Шестнадцатый. Одна тыщща девятьсот… Э-эх, Ива-ан Палыч…

Глава 3

Шестнадцатый… Одна тысяча девятьсот…

Это получается… лет за семьдесят до его рождения?

Артём замер на крыльце. Не реконструкция, не сон, не галлюцинация. Он попал в прошлое. В 1916 год. Догадка, которую он гнал от себя, цепляясь за любую рациональную соломинку, теперь врезалась в него, как тот кирпич в затылок. Все верно. Его убили те отморозки и он каким-то образом попал в прошлое.

«А разве такое возможно?» — сам себя спросил Артем.

И тут же задал встречный вопрос — а кто из живых вообще знает, что происходит с теми, кто умер? Может, они как раз и перемещаются сюда, в прошлое?

Сердце заколотилось быстрее, в горле пересохло, а газета выпала из рук, упав в грязь у крыльца. Он не стал её поднимать.

— Нет… — прошептал Артем, отступая назад, пока не упёрся спиной в стену домишки. Дерево было холодным, влажным, но он не замечал. Ноги подкосились, и он медленно сполз вниз, оседая на корточки. Руки дрожали, пальцы вцепились в волосы — чужие, жёсткие, не его. — Нет, нет, нет… Это не может быть правдой.

Он закрыл глаза, пытаясь отгородиться от мира, но реальность не исчезала. Далёкий лай собак, скрип телеги где-то на улице — всё было слишком настоящим. И запах. Пахло навозом.

«В городе так не пахнет», — подумал Артем. В городе пахнет гарью, выхлопными газами, резиной, перегреты асфальтом. Не так, как здесь.

Он ударил кулаком по земле, и грязь брызнула на сапоги, которые принадлежали этому проклятому Ивану Палычу. В груди закипало что-то горячее, яростное, рвущееся наружу. Гнев. Какого чёрта он здесь? Почему? Кто это устроил? Это несправедливо, это неправильно, это… невозможно!

— Господин дохтур! — голос, хриплый и настойчивый, вырвал его из оцепенения.

Артём поднял голову. Перед ним стоял крестьянин — невысокий, коренастый, с клочковатой бородой и глазами, полными тревоги. На нём была заношенная рубаха, подпоясанная верёвкой, и лапти, облепленные грязью. — Гляньте, Христа ради, язву мою! Уж третий день ноет, мочи нет. Поглядите, а?

Гнев, копившийся внутри, нашёл мишень. Артем вскочил, чувствуя, как кровь приливает к вискам.

— Язву? — рявкнул он, шагнув к крестьянину. — Ты серьёзно? Язву ему посмотреть? Да ты хоть понимаешь, что тут творится?!

Мужик отшатнулся, но Артём схватил его за грудки, с силой встряхнув. Ткань рубахи затрещала, запах пота и махорки ударил в нос.

— Это что, шоу такое?! — кричал Артём, его голос срывался. — Костюмированная вечеринка? Какой-то розыгрыш? Кто это придумал? Отвечай! Где камеры? Где ваши гримёры?

Крестьянин побледнел, его глаза округлились, но он не сопротивлялся, только бормотал что-то невнятное. Артём, не слушая, схватил его за бороду, дёрнул с силой, ожидая, что та оторвётся, как дешёвый реквизит. Но борода держалась крепко, и мужик взвыл, схватившись за лицо.

— На какой клей её посадил, а? — Артём тянул сильнее, его голос дрожал от ярости. — Признавайся! Это всё подстава, да? Вы все тут актёры, да? Отвечай, чёрт тебя дери!

— Господин дохтур… — прохрипел крестьянин, пытаясь вырваться. — Пустите… Христа ради… О чем вы? Ох, батюшки… Какие-то странные слова говорите. Уж не проклятия какие-нибудь на мою голову? Не надо, я потом зайду, ежели сейчас заняты вы.

Артём отпустил его, но не потому, что поверил. Просто ярость, вспыхнувшая так быстро, начала угасать, оставляя после себя пустоту. Он отступил, тяжело дыша, и посмотрел на мужика, который пятился, держась за бороду и глядя на него, как на безумца. Вокруг начали собираться люди — баба с коромыслом, старик с узелком, мальчишка-босоножка. Все смотрели на Артёма с тревогой и непониманием.

— Иван Палыч, вы чего? — донёсся голос Аглаи. Она стояла на крыльце, держа в руках миску, и её веснушчатое лицо было полно беспокойства. — Не заболели ли?

Артём не ответил. Он повернулся и, не глядя ни на кого, пошел прочь, демонстративно шлёпая ногами по грязи. Куда шел — и сам не знал. Лишь бы подальше отсюда. Но чем дальше уходил, тем больше убеждался в том, что все именно так, как и есть. Никакое это не шоу.

Артем остановился. Защипало глаза. Он поднял взгляд и увидел деревянное строение. Церковь! Может, там, в церкви-то, все и разъяснится.