Шрифт:
— Папочка сейчас откусит тебе язычок!
— Это я скорее откушу тебе…
Боцзы прошел в комнату и остановился под праздничным красным фонарем, женщина смотрела на него с лукавой улыбкой. Они стояли лицом к лицу, он был на голову выше. Слегка присев на корточки, он притянул ее к себе за талию. Она всем телом подалась вперед.
— Папочка устал грести веслами, хочет потолкать тележку.
— Толкай мать свою! — при этом женщина ощупывала тело Боцзы в поисках подарков.
Все найденное она складывала на кровати, считая и называя каждый предмет:
— Одна баночка крема для лица, рулон писчей бумаги, полотенце, одна склянка… А что в склянке?
— А ты угадай!
— Мать твоя пусть гадает! Это пудра, которую ты забыл мне принести?
— Ты только взгляни, какой марки эта склянка! Открой и посмотри!
Женщина не была обучена грамоте, поэтому, взглянув на этикетку с двумя красавицами, открыла склянку и приложила ее к носу, понюхала и громко чихнула. Боцзы рассмеялся и, не обращая внимания на сопротивление, отобрал склянку, поставил на стол из белого дерева [4] , схватил женщину и повалил на кровать.
4
Сапиум или сальное дерево.
Под ярким светом лампы были видны многочисленные грязные следы, оставленные Боцзы на желтом полу.
Дождь усилился.
Извне доносились звуки песен и шутливых перебранок. Комнаты были разделены тонкими перегородками из белого дерева, так что если бы кто-то и вознамерился говорить тише, чем курить, даже эти звуки оказались бы доступны чужим ушам. Но все были слишком заняты, чтобы прислушиваться.
Грязные следы, оставленные Боцзы на полу, постепенно высохли и стали видны еще более отчетливо. Лампа по-прежнему горела и освещала ярким светом пару, лежащую поперек кровати.
— Боцзы, скажу я тебе, ты — бык.
— Да нет же. Ты не поверишь, я совсем смирный!
— Это ты-то смирный! Да ты проведешь кого угодно, лишь бы только войти в Храм Небесного владыки!
— Клянусь, я не вру!
— Твоим клятвам только мать твоя поверит, я не верю.
Боцзы был действительно энергичным и напористым, как молодой бык. Управившись, он тяжело выдохнул и свалился на кровать, словно груда заляпанных грязью пеньковых веревок.
Тиская пышную грудь женщины, он принялся кусать ее тело: губы, плечи, бедра… Это был тот же Боцзы, который днем карабкался на мачту и горланил песни.
Лежа на спине, женщина улыбалась его шалостям.
Спустя немного времени они соорудили на подносе для курения «Великую стену» и с разных ее концов закурили опиум.
Женщина калила опиум и пела для Боцзы народную песню преданной жены «Мэн Цзяннюй». Боцзы затягивался дымом, пил чай и чувствовал себя императором.
— Слышь, б…, в последнее время, скажу я тебе, девочки стали такие фартовые, что жизни не жалко.
— Что ж ты тогда им жизнь не отдал, а вместе с лодкой вернулся сюда?
— Я предлагал свою жизнь, да им она ни к чему.
— И тогда в твоей никчемной жизни очередь дошла до меня.
— Твоя очередь, твоя… Пора бы уж очереди дойти и до меня! Скажи, когда же, наконец, ты станешь только моей?
Женщина поджала губы, взяла курительную трубку, уложила в нее приготовленный шарик опиума и заткнула ею рот Боцзы, чтобы тот не молол чепухи.
Боцзы сделал затяжку и снова произнес:
— Вот скажи, вчера к тебе кто-нибудь приходил?
— Мать твоя приходила! Тебя здесь давно уже ждут, я дни считала, думала уже, что твой труп…
— Если б папочке и впрямь довелось пускать пузыри на перекатах Цинлантань [5] , то-то бы ты обрадовалась!
— Да, я была бы просто счастлива! — женщина сказала это явно сердясь.
Боцзы нарочно заводил ее — ему это нравилось. Увидев, что женщина, отпустив голову, загрустила, он отодвинул поднос с опиумом к изголовью кровати.
Как только «Великая стена» исчезла, уже через минуту с края кровати свисали грязные сапоги Боцзы, а маленькие бинтованные ножки в шелковых башмачках обхватывали его бедра.
5
Опасный, протяженный и порожистый участок на реке Юаньшуй; не раз упоминается в произведениях писателя, в частности в повести «Пограничный городок».
Дурная шутка, праведный гнев, и все продолжается, и все начинается сначала.
Боцзы медленно брел под дождем по глинистому берегу, держа в руке вместо факела подожженный кусок измочаленного каната, который ярко освещал его путь в радиусе трех чи [6] . Струи дождя перед ним превращались в нити света. Боцзы шел сквозь плотную пелену дождя, даже не пытаясь от него защититься. Он ступил в мутные воды реки, чтобы добраться до лодки.
Хотя дождь лил как из ведра, Боцзы не спешил: то ли из боязни поскользнуться, то ли оттого, что для некоторых вещей дождь не помеха, а защита — или, лучше сказать, не имеет никакого значения.
6
Мера длины, приблизительно равная 30 см.