Шрифт:
Грязь. Именно это ощущение появлялось, когда я думала о Леше и Марине. Я не знаю, как другие женщины прощали и продолжали жить с изменщиками. Это мерзкое чувство гадливости… оно же навсегда. Сколько бы времени ни прошло, как бы ни силилась простить и забыть, а с удовольствием есть тухлое яблоко, перемазанное нечистотами, не сможешь. Омерзительный привкус ничем уже не перебить.
Наверное, я слишком категорична, но как есть.
Заправив руки в карманы, муж неспешно поднялся на крыльцо и остановился, исподлобья глядя на меня.
Я тоже смотрела и все больше чувствовала, что он изменился. Как будто в одночасье стал чужим. Не человеком, с которым прожила двадцать лет, а незнакомцем, от которого не знаешь, чего ожидать.
Я больше не чувствовала себя комфортно в его присутствии. Мне было холодно, несмотря на летнюю жару.
— Как дела? — спросил он и даже улыбнулся, пытаясь сделать вид, что ничего не произошло.
Неужели думал, что подыграю?
Как бы не так.
— Давно ли ты стал адептом тупых вопросов?
Он вздрогнул, будто я отвесила ему оплеуху, а потом с укором сказал:
— Ты же сказала, что готова к нормальному разговору.
— Готова, — сказала я, складывая руки на груди, — только если ты думал, что нормальный разговор: это когда мы с тобой будет стоять друг напротив друга, улыбаться и говорить, как в старые добрые времена – то у меня для тебя плохие новости. Улыбаюсь я близким, родным, тем кому доверяю и тем, кто мне симпатичен. Ты не относишься ни к одной из этих категорий. Поэтому говори, чего хотел и проваливай.
Набычился. Не понравилось, как я с ним разговаривала. Привык к уважению, мягкому обращению и улыбкам, а теперь строил из себя оскорблённого.
— Хорошо. Давай просто обсудим то, что произошло, — произнес таким тоном, будто делал мне одолжение, — без эмоций. Это-то ты можешь?
— Не пытайся сделать из меня истеричку, Леш.
Уж чем-чем, а истериками я никогда не грешила. Кажется, у меня этой опции не было в базовых настройках. Орать с пеной у рта, бросаться с громкими завываниями, бить посуду – не про меня. И Жданов это знал, но продолжал изображать обманутого дурака:
— Я же вижу, что злишься.
Издевается что ли? Может, я должна была встретить его с распростертыми объятиями и радостной улыбкой?
— Имею право. Вперед, я жду.
Он отошел к перилам и устремил задумчивый взгляд на гостевой дом.
— Мне очень жаль, что вы с Дашей это увидели. Это было не очень…красиво.
Это было не просто некрасиво, это было мерзко до тошноты. Стоило вспомнить и рот снова наполнился горечью.
— Ты не представляешь, как нам жаль. Особенно твоей дочери.
Он досадливо сокрушенно покачал головой:
— Наверное, думает, что отец совсем умом тронулся…
Мне не нравилось, как он говорил. Не нравился его тон. Слишком спокойный для человека, который жалел о содеянном и пришел просить прощения.
— Можешь сам у нее об этом спросить.
Он помолчал еще немного, подумал, а потом выдавил сконфуженное:
— Пожалуй, нет.
— Пожалуй нет?! — я не поверила своим ушам, — ты залез на подругу дочери в доме, где эта самая дочь родилась и росла, а теперь говоришь: пожалуй, нет? Вот уж не ожидала, Жданов, что ты еще и трусом окажешься.
— Лен, — он в сердцах хлопнул ладонью по периллам и развернулся ко мне лицом, — ты думаешь, мне просто?
— Как у тебя только наглости хватает, говорить такое! После всего, что натворил? После того, что мы видели своими собственными глазами? Не просто ему… — я негодующе всплеснула руками, — обалдеть.
— Лен…
— Что, Лен? Хочешь сказать, что я не права? Или что-то не так поняла? Ты предал меня. Предал дочь. Предал семью, — холодно чеканила я, — Предал наш дом, который мы с тобой строили с нуля. Разрушил всю нашу жизнь, забравшись на эту залетную проститутку, а теперь смеешь жаловаться на то, что тебе тяжело?
— Она не проститутка, — сквозь зубы процедил мой муж.
— Да? А кто же она? — поинтересовалась я, ожидая каких угодно слов, но только не того, что Алексей поднимет на меня серьезный взгляд и уверенно скажет:
— Женщина, которую я люблю.
— Кто-кто? — Переспросила я, склонив голову на бок и приложив ладонь к уху.
Мне ведь послышалось? Почудилось будто мужчина, с которым столько лет прожили душа в душу, вдруг словил приступ безумия и сказал, что любит подругу дочери.