Макс. Это был он. Я видела его. Я чувствовала его. Я была им.

Осознание поразило так сильно, что я запнулась на середине выпада. Стражник воспользовался моим замешательством и сбил меня с ног. Я с размаху ударилась спиной о землю.

Нет. Вернись. Вернись ко мне.

Я попыталась снова дотянуться до магии, но она ускользала от меня. Чары, окружавшие саблю, исчезли, оставив лишь жалкую сталь, и стражник легко выбил у меня оружие.

Аяка, подойдя ближе, пристально разглядывала мою руку.

– Отруби ее, – приказала она.

Стражник замахнулся мечом. Я попыталась увернуться, откатиться в сторону, но другой стражник схватил меня за плечи и прижал мое запястье к земле.

Но в тот самый момент, когда занесенный клинок был готов опуститься, в землю ударил золотой луч, отбросив моего противника прочь. Я моргнула, но смогла увидеть лишь распростертые в пылающем закатном свете крылья, прикрывающие меня.

Я с облегчением выдохнула.

Ишка бросил на меня через плечо раздраженный взгляд:

– Мы так не договаривались.

– Потом все объясню, – прохрипела я, поднимаясь на ноги.

Он обхватил меня, готовясь унести прочь, когда рядом раздался возглас:

– Ишка!

Голова Ишки дернулась в сторону светловолосой фейри, и он замер.

– Аяка, – выдохнул он, словно не осознавая, что говорит вслух.

– Вернись. – Она приблизилась, глядя на него из-под сдвинутых бровей. – Король готов принять тебя обратно. Твоему сыну нездоровится, он…

– Ишка, – зашипела я.

У нас не было времени.

Мой голос, казалось, вывел Ишку из оцепенения – одним движением, от которого перехватило дух, мы взмыли в небо. Неловко вцепившись в своего спасителя, я наблюдала, как зрители на земле – рабы, стражники, фейри, Зороковы – становятся все меньше и меньше. Тело Мелины выглядело изломанной кучкой, окруженной багровым пятном.

– Они будут преследовать нас? – спросила я.

– Нет. Аяка пока плохо летает. Она знает, что не сможет нас догнать.

В животе у меня ухнуло, когда он ушел в пике, набирая скорость. Поместье осталось далеко позади, и сейчас мы парили над бесконечными полями. Ишка бросил на меня быстрый взгляд, отметив, что я бережно прижимаю к телу руку.

– Ты ранена.

– Ничего серьезного, – солгала я.

– Мы так не договаривались.

Да уж, определенно.

– Слишком шумно, – сказала я, напрягая связки, чтобы перекричать ветер. – Потом обсудим.

Еще одна откровенная глупая ложь. Но Ишка решил проявить снисходительность, и больше мы не разговаривали.

Каждый раз, стоило закрыть глаза, я видела белизну. Белый – это даже не цвет, а всего лишь его отсутствие. А главное, белый – это пустота.

Я ненавидела белый цвет, а он преследовал меня повсюду. Все вокруг опустело. В голове не осталось ничего, кроме собственных мыслей. В легких – ничего, кроме собственного дыхания. Под кожей билось только одно сердце. Мое тело стало подобным одинокой, заброшенной пещере. Все то, от чего я стремилась убежать, отдавалось в ней громогласным эхом.

Нет ничего ужаснее полного одиночества.

Одиночество заполонило мои сны. Я успела забыть, что такое сны, насколько они способны сводить с ума, когда приходится нести их бремя в одиночку. Обычно в снах возвращались худшие моменты прошлого.

Но иногда – очень редко – сны напоминали о связи.

Я всегда знала, когда получала весточки от них. От Тисааны и Максантариуса. Невозможно забыть черты разума, в котором провела столько времени.

Я помнила прагматизм и непреклонность Тисааны, скрывающееся за ними ранимое сердце. Поэтому я сразу поняла, что это она, когда увидела вспышки образов: стройное тело оседает на землю, на горле распахивается рана, грусть и сожаление уносят порывы свистящего ветра.

Я помнила острый ум Максантариуса и поэтому ни секунды не сомневалась, когда увидела белый потолок, покрытый круглыми отметинами, почувствовала всепоглощающую боль и сметающий с ног порыв ужасной силы.

И в эти прекрасные секунды одиночество уходило. Я пыталась уцепиться за нашу связь, но затем все поглощало прошлое.

Сон перенес меня в другое знакомое место. Я очутилась в странном круглом здании с каменными стенами, среди людей. Тело отказывалось слушаться, и я повалилась на землю. Я звала Ишку, но он, бросив на меня последний взгляд, отвернулся. Порыв ветра растрепал его золотистые волосы, и он исчез, оставив меня. Оставив в одиночестве на пятьсот лет мучений…

С криком я проснулась.