Отец презрительно усмехнулся, его глаза потемнели.

– Разжигать войну? Я сражаюсь за свой Дом. Уж тебе-то стоит это понимать, особенно после того, как я приютил твоих людей. Ты получил корону только благодаря мне, и я буду мстить и за твой народ тоже.

– Ты жертвуешь чужими жизнями, пытаясь получить все больше власти. Если ты считаешь, что этого никто не понимает, ты еще глупее, чем я думал.

Оршейд потрясенно распахнула глаза. Мать, казалось, чувствовала себя все более неуютно, ерзая на стуле, как непоседливая птичка, отчаянно мечтающая взлететь.

Никогда в жизни я не видела на лице отца столь жгучей ярости. На миг он застыл, а затем в два прыжка соскочил со ступеней и ударил Кадуана с такой силой, что тот повалился на пол.

Кадуан мгновенно оправился и поднялся на ноги грациозным движением. Если бы не заметная дрожь в правой ноге, еще не оправившейся после ранения, можно было подумать, что упал он намеренно.

– Предатель! Неблагодарная змея! – взревел отец. – Да кем ты себя возомнил, что посмел бросить мне вызов? У тебя даже нет Дома, ты только на словах правитель. Я прикажу казнить тебя за измену, и даже твой собственный народ не станет тебя оплакивать.

Кадуан оставался убийственно спокойным. Его взгляд метнулся к моей матери, дрожавшей на своем троне.

– Сарейд, – обратился он к ней, словно в зале больше никого не было. – Ты можешь положить этому конец. Сама знаешь – в глубине души.

Никто и никогда не разговаривал с матерью подобным образом – остальные обращались с ней как с маленьким ребенком. Она испуганно покачнулась на троне, замотала головой.

– Ты все понимаешь, – твердо продолжал Кадуан. – Сарейд, Дом Обсидиана принадлежит тебе. Он твой. Ты позволила мужу завладеть короной. А теперь позволяешь ему разрушать твой Дом. Останови его. Я знаю, что ты можешь.

Отец с рычанием повернулся к матери, но с того места, где я стояла, оказался хорошо заметен проблеск страха в его глазах.

– Не смей так разговаривать с моей женой! – прошипел он. – Клинки! Клинки!

Из теней выскользнули стражники в черной форме Клинков и окружили Кадуана. Но тот не дрогнул.

– Сарейд, он убил Эф. – Голос Кадуана стал жестче. – Твой муж убил твою дочь.

Одним нескладным движением, словно от удара, мать вскочила с трона, но так и замерла. Клинки придвигались к Кадуану, который по-прежнему даже не глядел на них.

– Сарейд, прошу тебя, действуй! Ты подвела свою дочь при жизни, так не подведи ее сейчас. Действуй если не ради нее, так хотя бы ради бесчисленных жизней, которые будут потеряны по приказу твоего мужа. Хотя и одна Эф – достаточная причина. И всегда была достаточной.

Я поймала себя на мысли, что жду, затаив дыхание. Однажды мать защитила меня от отца, но потом всю оставшуюся жизнь безотказно отдавала ему власть надо мной, а заодно всю силу, какую он мог пожелать. Я и не подозревала, как сильно хочу, чтобы она заступилась за меня.

Но мать не двинулась с места. Ее распахнутые глаза метнулись к отцу, и, всхлипнув, она потянулась к нему с лаской вместо угрозы.

Мне еще никогда не доводилось видеть на лице Кадуана такой неприкрытой ненависти, смешанной с отвращением.

– Она заслуживала лучшего! – прорычал он.

Клинки схватили его и попытались вывести из зала. Кадуан не двинулся с места, на его лице застыла маска спокойствия, но грудь бурно вздымалась. Отец схватил меч, прислоненный к трону, и бросился к Кадуану…

– Отвернись, – настойчиво прошептал мне Кадуан.

Но как я могла отвернуться? Как могла не смотреть?

Брызнула кровь. На заточенной стали сверкнуло солнце. Но на пол опустился не Кадуан.

Оршейд прыгнула вперед и перерезала отцу горло маленьким острым кинжалом – давным-давно его подарила ей я. По лицу сестры текли слезы.

– Ты убил ее… – выдавила она, захлебываясь рыданиями.

И через миг упала сама: отец предсмертным усилием пронзил ее хрупкое тело мечом. У меня вырвался сдавленный крик, и я качнулась вперед, но Кадуан схватил меня за руку. Только благодаря ему я не провалилась в трещину в полу.

Там, в прошлом, Кадуан вырвался из рук ошеломленных Клинков и ринулся к Оршейд. Отец умер молча, без предсмертного слова, с застывшей на лице ненавистью. Как же легко он отрекся даже от своей идеальной любимой дочери.

Оршейд всегда была такой хрупкой. Она осела на пол горстью невесомых цветочных лепестков. Мать зарыдала. Кадуан молча и сосредоточенно пытался остановить кровотечение и запечатать рану. Кровь сестры и отца, смешиваясь, стекала по ступеням помоста.

Картинка застыла, пошла рябью и поблекла.