Он уже отошел на несколько десятков метров от железных ворот, когда его накрыло осознание масштабов миновавшей угрозы. И все-таки он на свободе. Но на свободе ли?..

Хромая и пошатываясь, Виктор брел по улице, ведшей к Пустоши. Мимо разбитых витрин и болтающихся вывесок давно закрытых и разграбленных магазинов. Мимо изорванных навесов бывших кофеен и рестораций. Мимо покрытых грязными разводами стен, окон, обрамленных следами копоти. Мимо покосившихся уличных фонарей и полумертвых деревьев. Мимо черного забора из сваренных стальных труб, за которым виднелся не то детский сад, не то школа: полторы дюжины карапузов в противогазах стояли шеренгой, а вдоль нее расхаживала, покрикивая, госпожа главнокомандующая…

Он проходил мимо пропахших дымом и въевшейся намертво грязью бродяг, которые так же бесцельно ковыляли сквозь дым по улицам. Сколько вдохновения сулили их лица какому-нибудь Рембрансо или Дюрехту… Да и Иеросху, пожалуй, тоже.

Он прошел под полуразрушенным мостом, где притулился лагерь бездомных. Тут он наткнулся на знакомых — бывших университетских преподавателей, лишившихся всего, и давно уже похожих на любых других бродяг. По крайней мере, внешне. Виктору не пришлось даже рта раскрывать: ему сразу же всунули в руку мятую фляжку с паршивым джином. Приложился. Передернуло. Приложился еще раз… Несколько минут Виктор молча стоял и смотрел на огонь в мусорной бочке, слушая перезвоны гулкой пустоты в своей голове. А потом побрел прочь, в дым, лишь улыбнувшись и махнув рукой на прощание.

Мгла сгущалась. С каждой минутой видно становилось все хуже и хуже. В какой-то момент Виктор почувствовал, что дым начинает заполнять его самого…

Десять лет — столько грозило ему, причем, можно сказать, за дело. Во всяком случае, по закону. Он же вышел после каких-то дурацких трех суток… Вышел из меньшей тюрьмы в большую. Вышел, осознавая, что еще один мост к прошлой жизни в буквальном смысле сгорел: библиотеки Анзиха больше нет. А значит, сгинула и большая часть материала для исследований. Что там случилось, неизвестно. Может статься, Анзих сам по какой-то причине решил смыться вместе с подругой и замел следы? Может, он как-то узнал, что Виктор арестован, и решил подстраховаться? Хорошо, если так, но… Но ведь на самом деле поверить в это трудновато. Куда проще — в то, что это Крысы постарались. И что нет больше ни Анзиха, ни Марты…

За все приходится платить. В Нортэмперии особенно. Здесь вся жизнь — сплошная сделка с дьяволом: страшную цену даешь, а получаешь дымный морок. Иллюзии, видимость. Здесь только ненависть, унижения, боль и смерть достаются тебе бесплатно — и в неограниченных количествах. И это — вершина эволюции человечества, к ней род людской всегда и стремился. Двадцать веков «мучились мы с этою свободой, но теперь это кончено, и кончено крепко… Сами же они принесли нам свободу свою и положили ее к ногам нашим… Ибо ничего и никогда не было для человека и для человеческого общества невыносимее свободы!» — точно так, как говорил Великий Инквизитор. А потому и все его штудии не имеют и не имели никогда никакого смысла: нельзя обратить время вспять. Не смогут прирожденные невольники понять, на кой ляд им вообще сдалась какая-то там свобода, что это вообще за миф для глупцов? — раб считает, что все вокруг обязаны быть такими же, как он. И уже нет никаких поворотных точек, к которым можно было бы возвратиться. Всё. Кончено. Время, как лошадь на цирковой арене, бежит по кругу…

Лишь под ледяными струями душа Виктор очнулся от этих мыслей. Далеко не в первый раз он как будто слышал чужой голос в своей голове — и случалось это именно тогда, когда он чувствовал себя потерянным и обессиленным. Чужой голос и чужие мысли. Коллективное бессознательное с его собственной волей.

Эгрегор.

Окончательно закоченев от ледяной воды, Виктор вылез из душа, обмотался драным полотенцем и зарылся в одеяло на лежанке. Накрыться с головой — самый эффективный способ согреться.

Он почти заснул, когда что-то вдруг заставило его вылезти из-под одеяла и подойти к столу. На самом видном месте лежала, целая и невредимая, «Astrum Coelestis». Поверх пачки бумаг рядом с ней зеленел старый накопитель, тот самый, который Виктор забрал две недели назад из коробки в заброшенном дизельном локомотиве. На него же он, незадолго до того, как угодить под профилактику, сохранил значительную часть своих заметок, сделанных у Анзиха. И ведь совершенно не помнил про это.

Игра еще не окончена!

Странным образом статуя святого пустынника-демоноборца издали казалась куда более гротескной и грубой, нежели была на самом деле. Виктор успел осмотреть ее со всех сторон и убедился, что скульптор потратил несметное количество усилий на тонкие детали. Вблизи статуя выглядела пугающе живо, несмотря на все подчеркнуто грубые углы и искаженные пропорции.

Этот святой Антоний отнюдь не был тщедушным, безропотным страдальцем. Наоборот, в его сухом и изможденном лице ясно читались свирепая сила и столь же свирепое здравомыслие. Не страж у врат безнадежности, а хладнокровный стратег, готовый ради победы над врагом пожертвовать, если надо, и собой, и союзниками.

Виктор подходил ближе, рассматривал изваяние, затем отходил и все не мог понять, как так получается, что с десяти шагов статуя выглядит столь нелепой и почти безобразной.

В очередной раз вернувшись к дверям, он обнаружил, что по дорожке, ведущей от входа на территорию, кто-то идет. Неужели?.. Да, точно. Принцесса. Наталия, сестра Антона.

— Доброе утро… Не впускают еще? — спросила она, приблизившись.

— Да, рановато еще, — ответил Виктор. — Лучше подождать минут десять. Тогда есть шанс остаться необлаянными.