У Гиллеля был врожденный талант руководителя. На футбольном поле он был тренером. На подмостках он стал режиссером. Он предложил мисс Андерсон поставить «О мышах и людях» Стейнбека, и та с восторгом согласилась. И тут снова начались неприятности.

Распределяя роли, он подстроил прослушивание участников так, что Скотт, к его величайшей радости, получил роль Джорджа, а Вуди — роль Ленни.

— Ты играешь роль дебила, — объяснил Вуди Гиллель.

— Не, я не хочу играть дебила… Мисс Андерсон, вы не могли бы найти кого-нибудь другого? Да и вообще я в этих штуках ничего не понимаю. Я в футбол умею играть, больше ничего.

— Заткнись, Ленни, — приказал Гиллель. — Бери текст, будем репетировать. Все по местам!

Но после первой репетиции родители нескольких учеников нажаловались директору Бардону, что детям предлагается играть текст сомнительного содержания. Тот решил, что они правы, и попросил мисс Андерсон выбрать какое-нибудь более подходящее произведение. Гиллель в ярости отправился к Бардону в кабинет и потребовал объяснений:

— Почему вы запретили мисс Андерсон ставить с нами «О мышах и людях»?

— Родители учеников пожаловались на пьесу, и я считаю, что они правы.

— Можно полюбопытствовать, на что они жалуются?

— В тексте полно грубых слов, и ты это прекрасно знаешь. Ну, Гиллель, ты что, хочешь, чтобы спектакль, призванный стать гордостью школы, был свалкой нецензурных ругательств и богохульств?

— Но это же Джон Стейнбек, в конце концов! Вы что, совсем рехнулись?

Бардон испепелил его взглядом:

— Это ты рехнулся, Гиллель! Кто тебе позволил разговаривать со мной в таком тоне? Так и быть, из симпатии к тебе сделаю вид, будто ничего не слышал.

— Но не можете же вы запретить текст Стейнбека!

— Стейнбек или не Стейнбек, я не позволю, чтобы эту гадкую провокационную книгу читали в нашей школе.

— Значит, это дрянная школа!

Гиллель в бешенстве решил бросить уроки драматического искусства. Он злился на Бардона, на все, что тот в себе воплощал, на школу. Он опять стал грустным и подавленным, как в худшие времена в Оук-Три. Его школьные оценки были ниже некуда, и мисс Андерсон вызвала в школу родителей. Ничего не подозревавшим тете Аните и дяде Солу Гиллель открылся с новой стороны, не имеющей ничего общего с прежним лучезарным мальчиком. Он утратил всякий интерес к учебе, дерзил учителям и получал сплошные неуды.

— По-моему, он невнимателен, потому что у него отсутствует мотивация, — мягко сказала мисс Андерсон.

— И что же делать?

— Гиллель действительно очень умный мальчик. Он интересуется самыми разными вещами. Он знает обо всем гораздо больше, чем большинство его товарищей. На прошлой неделе я с трудом пыталась объяснить классу основы федерализма и устройство американского государства. А он уже разбирается во всех тонкостях политики и проводит параллели с Древней Грецией.

— Да, он страстно любит Античность, — грустно пошутила тетя Анита.

— Мистер и миссис Гольдман, Гиллелю четырнадцать лет, а он читает книги по римскому праву…

— Что вы хотите сказать? — спросил дядя Сол.

— Что, возможно, Гиллелю было бы лучше в частной школе. С соответствующей программой. У него там было бы намного больше стимулов учиться.

— Но он оттуда и пришел… И потом, он ни за что не хочет разлучаться с Вуди.

Дядя Сол и тетя Анита попытались поговорить с ним, разобраться, что происходит.

— Проблема в том, что, по-моему, я ничтожество, — сказал Гиллель.

— Да что ты такое говоришь?

— У меня же ничего не получается. Я не могу сосредоточиться. Да даже если бы и хотел, у меня не выйдет. Я ничего не понимаю на уроках, я совершенно запутался!

— Как это ты «ничего не понимаешь»? Гиллель, в конце-то концов, ты же такой умный мальчик! Ты должен постараться, у тебя все получится.

— Я постараюсь, обещаю, — ответил Гиллель.

Тетя Анита и дядя Сол захотели встретиться с директором Бардоном.

— Возможно, Гиллелю и скучно на уроках, — сказал Бардон, — но главное то, что Гиллель — нытик и не терпит, когда ему перечат! Начал ходить в театральную студию и вдруг раз, и все бросил.

— Бросил, потому что вы цензурировали пьесу…

— Цензурировал? Пфф! Дорогой мистер Гольдман, яблочко от яблоньки недалеко падает, вы рассуждаете прямо как ваш сын. Стейнбек или кто другой, но брани в школьном спектакле не место. Конечно, не вам же потом разбираться с родителями учеников. Просто Гиллелю надо было подобрать более подходящую пьесу! Кому это в четырнадцать лет взбредет в голову ставить Стейнбека?

— Возможно, Гиллель несколько опережает свой возраст, — предположила тетя Анита.