— Вы недалекий человек, мистер Бардон. И школа ваша серая. Отсылать людей в частную школу — вот ваш ответ на все? Вы всех стрижете под одну гребенку! Вы запрещаете Стейнбека за пару грубых слов, а сами не способны понять масштаб его произведений! И прячетесь за какими-то непонятными правилами, чтобы оправдать свою узколобость. И не говорите мне про систему, которая работает, потому что ваша система муниципальных школ не работает вообще, и вы это знаете. А в стране, где не работает система образования, не может быть ни демократии, ни правового государства!

Повисла долгая пауза. Директор вздохнул и спросил только:

— Гиллель, тебе сколько лет?

— Мне четырнадцать, мистер Бардон.

— Четырнадцать. Так почему ты не катаешься на скейте с приятелями, вместо того чтобы спрашивать, зависит ли существование правового государства от качества школьного образования?

Бардон встал и открыл дверь кабинета, давая понять, что разговор окончен. Вуди, поджидавший в коридоре на стуле, услышал, как директор, пожимая руки дяде Солу и тете Аните, сказал им:

— Думаю, ваш милый Гиллель никогда не найдет здесь себе места.

Гиллель разрыдался:

— Нет же, вы ничего не поняли! Я целый час вам пытался объяснить, а вы даже не дали себе труда меня выслушать. — Он повернулся к родителям. — Мама, папа, я хочу, чтобы меня выслушали! Я хочу хоть немножко уважения!

Чтобы разрядить обстановку, Балтиморы все вчетвером отправились пить молочный коктейль в «Дейри-Шек» Оук-Парка. Усевшись на скамейки друг напротив друга, они некоторое время хранили необычное для них молчание.

— Гиллель, котик, — заговорила наконец тетя Анита, — мы с твоим отцом долго обсуждали ситуацию… есть одна подходящая специальная школа…

— Нет, только не специальная школа! — закричал Гиллель. — Только не это, умоляю! Вы не можете разлучить меня с Вуди.

Тетя Анита вынула из сумки какую-то брошюру и положила на стол:

— Взгляни хотя бы. Это место называется Блуберри-Хилл. Думаю, тебе там будет хорошо. Не могу больше видеть, как ты мучаешься в этой школе.

Гиллель неохотно полистал брошюру.

— Она к тому же в шестидесяти милях отсюда! — возмутился он. — И речи быть не может! Не буду же я каждый день делать по сто двадцать миль туда и обратно!

— Гиллель, дорогой, ангел мой… ты будешь ночевать там…

— Что?! Нет, нет! Я не хочу!

— Котик, ты будешь приезжать на все выходные. Ты там сможешь столько всего узнать. Тебе же скучно в школе…

— Нет, мама, не хочу! НЕ ХОЧУ! Почему я должен туда ехать?

Вечером Вуди с Гиллелем вместе прочитали проспект школы Блуберри-Хилл.

— Вуд, ты должен мне помочь! — взмолился Гиллель в полной панике. — Я не хочу туда ехать. Я не хочу, чтобы нас разлучали.

— Я тоже не хочу. Но я не знаю, что для тебя сделать: вообще-то это ты у нас головастый. Попробуй вести себя так, чтобы тебя не замечали. На это ты способен? Ты же помог выбрать президента Клинтона! Ты все на свете знаешь! Сделай над собой усилие. Не позволяй этой тупице Бардону тебя уничтожить. Ладно, Гилл, не волнуйся, я не позволю тебе уехать.

Мысль, что его отправят в специальную школу, привела Гиллеля в такой ужас, что он вообще ничего не мог делать. В пятницу вечером тетя Анита зашла в комнату Вуди. Тот сидел за столом и делал уроки.

— Вуди, мне звонил тренер Бендхэм. Он сказал, что ты оставил ему записку и что ты уходишь из футбольной команды. Это правда?

Вуди потупился.

— Да зачем теперь это все? — прошептал он.

— Что ты хочешь сказать, золотко мое? — спросила она, вставая рядом с ним на колени, чтобы их головы оказались рядом.

— Если Гилл едет в специальную школу, значит, я уже не могу у вас жить, правда?

— Что ты, Вуди, конечно можешь! Это твой дом, ничего не изменится. Мы тебя любим как сына, ты же знаешь. Специальная школа — это место для Гиллеля, чтобы помочь ему раскрыться. Это для его блага. Ты здесь дома, всегда дома.

По его щеке потекла слеза. Она обняла его и крепко прижала к груди.

В воскресенье незадолго до обеда к Гольдманам-из-Балтимора неожиданно зашел тренер Бендхэм. Он предложил Вуди пообедать вместе и повел его есть гамбургеры в кафе, где был завсегдатаем.

— Простите за записку, сэр, — извинился Вуди, когда они сели за столик. — На самом деле я не хотел уходить из команды. Я просто разозлился из-за всех этих историй с Гиллелем.

— Видишь ли, мой мальчик, мне шестьдесят лет. Из них примерно сорок я тренирую футбольные команды и за все это время ни разу не обедал ни с одним игроком. У меня свои правила, и это не в моих правилах. Зачем мне это? Были у меня парни, которые решили уйти из команды. Предпочли не бегать с мячом в руках, а встречаться с телками. Это был знак, это значило, что у них все несерьезно. Я не тратил время на то, чтобы уговорить их вернуться. Зачем нянчиться с парнями, которые не хотят играть, если другие спят и видят, как бы попасть в команду?