Мне страшно нравилась их предприимчивость, я гордился, что в поте лица своего зарабатываю немного денег. К этому я стремился с тех пор, как обнаружил дар self-made-man у одного своего монклерского одноклассника, Стивена Адама. Стивен прекрасно ко мне относился, часто приглашал после школы к себе домой, а потом предлагал остаться поужинать. Иногда, едва усевшись за стол, он вдруг впадал в неописуемую ярость. Чуть что не так, начинал жутко оскорблять мать, а если еда была ему не по вкусу, стучал кулаком по столу, швырял тарелку и орал:

— Не хочу твоего тухлого сока, он противный!

Отец тут же вскакивал с места; когда это впервые случилось при мне, я думал, что он сейчас закатит сыночку пару хороших оплеух, но он, к моему величайшему изумлению, схватил с комода пластмассовую копилку. С тех пор этот цирк повторялся каждый раз. Отец бегал за Стивеном и верещал:

— Копилка для грубых слов! Три грубых слова, семьдесят пять центов!

— Засунь свою дерьмовую копилку себе в задницу! — отвечал Стивен, бегая по гостиной и показывая средний палец.

— Копилка для грубых слов! Копилка для грубых слов! — дрожащим голосом грозил отец.

— Заткнись, дохлая крыса! Сукин сын, — отвечал отцу Стивен.

А отец все трусил за ним с копилкой, которая в его тощих руках казалась слишком тяжелой:

— Копилка для грубых слов! Копилка для грубых слов!

Кончалось это всегда одинаково, как в сказке. Усталый отец прекращал свой карикатурный танец и, пытаясь сохранить лицо, коварно говорил:

— Ладно, я дам тебе денег вперед, но вычту из твоих карманных!

Вынимал бумажку в пять долларов, совал в попу пластмассовой свинье и сконфуженно садился обратно за стол. Стивен безнаказанно возвращался на свое место, рыгая, глотал десерт и снова убегал, по пути прихватив копилку. Запирался с ней у себя в комнате и извлекал выручку, а его мать отводила меня домой, и я благодарил ее:

— Большое спасибо за прекрасный ужин, миссис Адам.

У Стивена была деловая жилка. Он не только получал деньги за собственные грубости, еще он зарабатывал на скудное пропитание, пряча ключи от отцовской машины и требуя за них выкуп. Поутру отец, обнаружив пропажу, умолял его из-за двери:

— Стивен, пожалуйста, верни ключи… Я на работу опаздываю. Ты же знаешь, что со мной будет, если я опять опоздаю, — меня уволят. Мне начальник сказал.

Мать, явившись ему на подмогу, начинала бешено колотить в дверь:

— Стивен, открой! Открой немедленно, слышишь, черт бы тебя подрал! Ты что, хочешь, чтобы отец из-за тебя остался без работы и мы жили на улице?

— А мне насрать! Хотите свои вонючие ключи — гоните двадцать баксов!

— Ладно, ладно, — хныкал отец, а Стивен приказывал:

— Подсунь бабки под дверь!

Отец послушно совал деньги, дверь резко открывалась, и ключи летели ему в лицо.

— Спасибо, жиртрест! — орал Стивен и захлопывал дверь.

В школе Стивен каждую неделю хвастался перед нами толстенькими пачками купюр и щедро угощал нас мороженым. Ему, как любому законодателю моды, пытались подражать, но обычно безуспешно: насколько я знаю, мой приятель Льюис попробовал было добыть денег, обругав отца, но получил в виде платы две оглушительные пощечины и забыл об этом и думать. Так что я, возвращаясь в Монклер, страшно гордился своими садовничьими заработками: теперь я тоже мог угощать одноклассников мороженым и красоваться перед ними.

Бунс вечно жмотился мне платить. Завидев меня, уже заранее начинал ворчать, что не даст мне ни копейки, что Гиллель с Вуди и так слишком дорого ему обходятся, но кузены всегда делились со мной дневной выручкой. Мы любили Бунса, хоть он только и делал, что брюзжал. Называл нас «мои мелкие засранцы», а мы его прозвали Скунсом, из-за запаха. Он был редкостный грубиян, и всякий раз, как мы коверкали его имя, осыпал нас целым ворохом проклятий — к величайшему нашему удовольствию:

— Меня зовут Бунс! Бунс! Так сложно запомнить? Шайка мелких засранцев! Бунс, первая буква Б! Как в слове «бардак»! Или «брехать»!

В феврале 1992 года Билл Клинтон, несмотря на неудачу на праймериз в Нью-Гэмпшире, оставался серьезным кандидатом от демократов. Мы раздобыли стикеры в его поддержку и расклеили их на почтовых ящиках, на бамперах клиентов Бунса и на его грузовичке. В ту весну по всей Америке прокатились волнения: суд оправдал полицейских, обвиняемых в зверском избиении чернокожего парня, за которым они гнались; видео мордобоя, заснятое одним из зевак, потрясло всю страну. Так началось дело, известное всему миру как «дело Родни Кинга».