— Ну-у… а я не знаю, что мне нравится.

— Что тебе в жизни интересно?

— Честно говоря, не знаю.

— Чем ты дальше заниматься хочешь?

— Э-э… хочу делать то же, что и ты.

Гиллель схватил его за плечи и стал трясти как грушу:

— Какая у тебя в жизни мечта, Вуд? Вот когда ты закрываешь глаза и мечтаешь, ты кем себя видишь?

Лицо Вуди расплылось в широчайшей улыбке.

— Я хочу быть звездой футбола!

— Ну так вот!

И они снова зажили жизнью футболистов на поле Рузвельта, откуда их усердно гонял охранник. Они проникали туда каждый день после уроков и по выходным. В дни матчей занимали место на трибунах и бурно болели, а когда игра кончалась, разыгрывали все ее перипетии, покуда снова не прибегал охранник и не прогонял их. Скотту все труднее становилось бегать, даже на короткое расстояние. С тех пор как он чуть не упал в обморок, удирая от охранника, Вуди всегда брал с собой позаимствованную у Скунса широкую тачку, и когда надо было убегать, Скотт тут же прыгал в нее.

— Опять вы? — кричал охранник, в ярости потрясая кулаком. — Вы не имеете права тут находиться! Говорите, как вас зовут! Я вашим родителям позвоню!

— Живо в тачку! — кричал Вуди Скотту, тот с помощью Гиллеля быстро усаживался в нее, и Вуди хватался за ручки.

— Стойте! — кричал старик, труся за ними что есть мочи.

Вуди своими могучими руками вихрем гнал повозку, Гиллель бежал впереди, указывая путь, и они полным ходом катили по Оук-Парку, жители которого уже не удивлялись, завидев странную процессию из трех мальчишек, один из которых, хилый, бледный, но сияющий от счастья, восседал в тачке.

В начале следующего учебного года тетя Анита записала Вуди в футбольный клуб Оук-Парка. Дважды в неделю она заезжала за ним после уроков и отвозила на тренировку. Гиллель всегда ехал с ним и наблюдал за его подвигами с трибуны. Шел 1993 год. До Драмы оставалось одиннадцать лет, но обратный отсчет уже пошел.

Однажды вечером, в середине марта 2012 года, я наконец собрался с духом. Кевина не было дома, и я, доставив Дюка, вернулся и снова позвонил в ворота.

— Ты что-то забыл? — спросила Александра по домофону.

— Мне надо с тобой поговорить.

Она открыла и вышла ко мне. Я остался в машине, только опустил боковое стекло.

— Хочу тебя свозить в одно место.

— Что мне сказать Кевину? — только и ответила она.

— Ничего не говори. Или скажи, что хочешь.

Она заперла дом и села на переднее сиденье.

— Куда мы едем? — спросила она.

— Увидишь.

Я выехал на шоссе и повернул на Майами. Смеркалось. Вокруг сияли огнями прибрежные дома. По радио передавали популярные песни. Я почувствовал запах ее духов в салоне машины. Словно десять лет назад, когда мы с ней мотались по всей стране с ее первыми записями и уговаривали разные радиостанции пустить их в эфир. А потом, словно сама судьба играла с нашими сердцами, радио в машине заиграло первую песню Александры, имевшую успех. Я увидел, что по ее щекам текут слезы.

— Помнишь, как мы первый раз услышали эту песню по радио? — спросила она.

— Да.

— Это все ты, Маркус, все благодаря тебе. Это ты заставил меня бороться за мечту.

— Все благодаря тебе самой. И никому больше.

— Ты же знаешь, что это неправда.

Она плакала. Я не знал, что делать. Положил руку ей на колено. Она схватила ее и крепко сжала.

До Коконат-Гроув мы добрались молча. Я свернул на жилые улицы, она не сказала ни слова. Наконец мы оказались перед дядиным домом. Я остановился на обочине и выключил мотор.

— Мы где? — спросила Александра.

— В этом доме закончилась история Гольдманов-из-Балтимора.

— Кто здесь жил, Маркус?

— Дядя Сол. Здесь он прожил последние пять лет жизни.

— Когда… когда он умер?

— В прошлом ноябре. Скоро будет четыре месяца.

— Господи, Маркус. Почему ты мне раньше не сказал?

— Не хотелось об этом говорить.

Мы вышли из машины и уселись перед домом. Мне было хорошо.

— А что твой дядя делал во Флориде? — спросила Александра.

— Он сбежал из Балтимора.

На тихую улицу опустилась ночь. Темнота располагала к откровенности. Я не видел глаз Александры, но знал, что она на меня смотрит.

— Мне уже восемь лет тебя не хватает, Маркус.

— Мне тебя тоже…

— Мне просто хотелось счастья.

— Ты несчастлива с Кевином?

— Мне хотелось быть с ним такой же счастливой, как с тобой.

— А мы с тобой…

— Нет, Маркус. Ты мне причинил слишком много боли. Ты меня бросил…

— Я ушел, потому что ты сказала мне не все, что знала, Александра…

Она согнутой рукой вытерла глаза.

— Хватит, Маркус. Прекрати вести себя так, словно все случилось по моей вине. Что бы изменилось, если бы я тебе сказала? Думаешь, они бы сейчас были живы? Ты поймешь когда-нибудь, что не смог бы спасти своих кузенов?

Она разрыдалась:

— Мы должны были прожить жизнь вместе, Маркус.

— Теперь у тебя есть Кевин.

Она почувствовала в моем тоне осуждение.

— А что мне, по-твоему, было делать, Маркус? Ждать тебя всю жизнь? Я ждала, долго ждала. Я так тебя ждала! Я ждала тебя годы. Годы, слышишь? Сначала заменила тебя собакой. Как ты думаешь, почему я завела Дюка? Я заполнила им свое одиночество, надеялась, что ты появишься снова. После твоего ухода я каждый день на протяжении трех лет надеялась опять увидеть тебя. Говорила себе, что у тебя шок, что тебе нужно время…