Байсак Курушев, батыр лучшего отряда конных лучников, личных воинов Алкалина, прекрасно понял свою задачу. Мастерства этих воинов было достаточно, чтобы создать впечатление, что двое русских смельчаков, идущих в сторону башкир, атакуются в полную силу.

Но на самом деле крови пролиться не должно. Если только русские не начнут стрелять в ответ.

— Пускай стрелы — поверх голов тех двух русских! — приказал Байсак.

— Держи один темп движения! — приказал я Кашину и услышал от него утвердительный ответ.

Значит, приказ был понят. Скоро в нашем отряде установится особый язык общения, далеко не всегда понятный для всех остальных. Но в русском языке будущего, со всеми его заимствованиями, слишком много фраз и выражений, слов, которые более чётко определяют порядок действий и не имеют двусмысленностей. Вот и получалось так, что не я окончательно приспособился к языку этого мира, а стал его приспосабливать на свой лад. Надеюсь, что это будет только на пользу.

Мы шли рысью, не ускоряясь и не замедляясь. Я уже понял, что лучники, которые сейчас находились от нас метрах в ста или чуть больше, стреляют не в нас, а поверх наших голов. Нам же оставалось не дёргаться и дать возможность степнякам порезвиться, то бишь показать свой профессионализм. К слову, весьма высокий.

— Стоим! — приказал я Кашину и сам одёрнул коня.

Великолепно обученное шестилетнее животное встало как вкопанное. Как же облегчает дело обученный и сильный конь!

Как только обстрел прекратился, я специально остановился, так как собирался говорить не с позиции пленника, а словно бы как посол.

И пусть у меня никакой аккредитации нет, и верительных грамот государыня мне не передавала — но если повстречается сколь-нибудь неглупый башкирский предводитель, то разговор обязательно состоится. Ну а если дурак… Так будь он башкиром, или киргизом, ойратом, да хоть бы русским… К сожалению, и среди моих соплеменников хватает некомпетентных людей. Так вот, от дурака можно ожидать всего, чаще — плохого.

Судя по всему, я нарвался не на глупого человека. Так как убить меня, как и Кашина, можно было бы ещё несколько минут назад.

Башкиры не спешили подходить к нам. Они лишь расположились полумесяцем, как бы охватывая нас с Кашиным по флангам. И лишь только ещё через минут пять я увидел пятерых всадников, что отделились от основной части башкирского отряда и направились в мою сторону.

Я махнул рукой — и со стороны нашего маленького вагенбурга, всё ещё прикрытого щитами, отделилась одна фигурка на коне. Это был переводчик. Тот самый толмач, о котором я уже точно знал, что он — предатель.

Впрочем, наверное, это неправильное определение. Ведь присяги он мне не давал, лишь только обещал переводить и быть проводником. Но о том, что мой отряд выдвигается из Самары, местных воинов предупредил именно этот человек.

Информацию об этом я не распространял, зато приставил к переводчику сразу троих людей, которые не давали ему пройти и шагу без надзора. Это ещё Усумкай не знает, что не только переводчиком я его взял с собой. Он ещё и свидетель, который под пытками обязательно расскажет немало интересного про существующие реалии. Долго думал, стоит ли об этом говорить башкирам, но решил, что да…

А двух пленных башкир, оказавшихся более разговорчивыми, я отправил с Фроловым в Петербург. На свой страх и риск принял такое решение. Это ведь дело очень спорное. Во-первых — сможет ли Фролов и пятеро человек из его плутонга, да ещё с двумя башкирами, прорваться через заслоны, которые образовали солдаты, преданные Оренбургской экспедиции?

И второй момент… А смогу ли я тягаться с Татищевым? Ведь выходило так, что Фролов везёт бумаги и свидетелей, которые указывают на преступные действия самого Василия Никитича Татищева. Знаю, что в иной реальности очень серьёзного преступника оправдали путём элементарной взятки. Причём, все знали, что взятка была, кому она была дана, но она была столь велика, что тот человек всё-таки оказался на свободе.

Между тем к нам подскакал башкир, которого можно было принять за предводителя.

— Он спрашивает, кто ты такой и что делаешь на его землях — да ещё и с оружием, — переводил мне Усумкай.

— Передай ему, что при встрече стоит здороваться. Что это харам — встретив путника, который к тебе пришёл с добром, обстреливать его. А ещё передай, что я — капитан гвардии Её Величества Измайловского полка Александр Лукич Норов. И я здесь, чтобы разобраться, что нынче творится в степи и почему башкиры собирают курултай для того, чтобы поднять восстание против моей государыни! — сказал я, поймав крайне удивлённый и испуганный взгляд переводчика [курултай — собрание старейшин у ряда степных народов].

Он мне о курултае не говорил. И теперь по его виду было понятно, что это очень даже серьёзная тайна, о которой русским властям знать никак нельзя. Это же можно, если знать время и место, просто послать три-четыре полка драгун и накрыть всех старейшин разом.

Более того, я так и сделаю, если пойму, что договориться с башкирами ни о чём не получится. У Фролова есть также письмо к Александру Ивановичу Румянцеву.

Насколько я знал из истории, именно его первоначально назначили командовать русскими войсками при подавлении восстания башкир. И Румянцев был сперва настроен договариваться. Вот только Иван Кириллович Кириллов по какой-то, пока мне ещё до конца непонятной причине, может быть, из одного честолюбия и непонимания обстановки сделал так, что точка невозврата между башкирами и русскими властями была пройдена.