Салиха хотела показать своему сыну, насколько эффективно можно вести хозяйство, не зависеть от каких-либо поставок продовольствия извне — и снабжать большие города. Таких бы ферм сотни две, и можно было бы поднять хозяйство на новый уровень.

Хотя… Валиде-султан Сулейха не всё знала. Она не ведала, что султан Махмуд I нередко просит казначея послать еще… еще, а потом еще немного денег, чтобы ферма матери, ее детище, казалась сверхприбыльной. Но кое-что действительно приносило прибыль. Например, оливковые рощи или овцеводство.

Вот только Махмуд I, если и был озабочен модернизацией своего государства, то посматривал скорее в сторону вооружения и тактик ведения боя. Он оказался первым, кто смог по-настоящему оценить европейское оружие и манеру воевать.

И очень пристально Махмуд I наблюдал за Россией. Немалое количество людей в Османской империи связали взлёт Российской державы именно с ее модернизацией. Вот только они были уверены: то, что произошло в России, невозможно повторить в условиях Османской империи.

Наверняка Махмуд I не знал в деталях биографию русского царя Петра Великого. Ведь и он, первый русский император, столкнулся с реакцией со стороны церкви, с немалым сопротивлением старого боярства. И не в меньшей степени, чем такое возможно в Османской империи.

И Пётр Алексеевич всё это ломал через колено — чего Махмуду Первому никто бы не позволил сделать. Как, впрочем, и его преемникам, если история пойдёт тем же путём. И не позволят не жёны и советники, а янычары. Вот оно, что так сильно отличается между империями теперь: Петр создавал гвардию, которая сама стала носителем всего нового; а Махмуду досталась гвардия, янычары, которые оставались носителями всего старого.

Если по всей ферме Алийбекее, занимающей огромное пространство, метались люди, то в одной комнате небольшого дворца, принадлежавшего султан-валиде, царило спокойствие и умиротворение. Под страхом немедленной казни слугам было запрещено входить в покои матери султана, когда там находился сам падишах.

Если бы кто-нибудь всё-таки вошёл, то увидел бы такую картину, которая полностью перевернула бы представление и о власти, и о характере самого повелителя Османской империи.

Махмуд, словно маленький ребёнок, положил голову на колени своей матери и тихо рыдал. Такие минуты слабости случались с султаном крайне редко — и только в присутствии Салихи.

Может быть, именно поэтому Салиха и была фактически выдворена из Стамбула: чтобы не делать султана слабым. И нечасто, всего лишь пару раз в год, сам султан стремился к своей матери — чтобы в её объятиях, на её коленях, снова почувствовать себя тем самым маленьким мальчиком, который когда-то, горячо обнимаемый матерью, ждал, что за ним могут прийти… чтобы убить. Нравы при дворе султана всегда были жестокими. Может, поэтому и само государство долгое время держало в страхе полмира?

— Мы вынуждены начать войну, — проплакавшись, но не поднимая ещё головы с колен матери, сказал Махмуд.

— Таковы обстоятельства и воля Аллаха, — ответила Салиха голосом мудрой женщины.

Она была достаточно умна, немало читала, принимала уроки у главного евнуха султанского гарема. Так что можно сказать — образование у Сулейхи было. И эта женщина вполне могла бы участвовать в государственных делах, если бы только обладала чуть более сильным, жёстким характером.

— Как думаешь, валиде, будет ли Аллах благосклонен ко мне и к моим воинам? Одержим ли мы славную победу, достойную предков моих? — выражая свои сомнения и страхи, спрашивал султан у своей матери.

И вопрос этот был не праздным. В голосе султана звенело волнение и вилась надежда.

Салиха не спешила отвечать. Она сердцем чуяла: эта война для Османской империи не может быть простой — не как та, что была двадцать четыре года назад. Тогда османам удалось сравнительно легко одолеть русского царя Петра.

— Ты молчишь, потому что не хочешь мне лгать? — усмехнулся Махмуд, всё же приподнимаясь. — Поэтому тебе и не будет места рядом со мной, потому что все вокруг лгут, а ты одна говоришь правду. Расстраиваешь меня, не жалеешь вовсе.

— Я оберегаю тебя. Хочу, чтобы ты не забывался и серьёзно отнёсся к этой войне. Наша правоверная держава столкнётся сразу с тремя врагами. Будут ли русы самыми злыми из них — сказать не могу. Против Австрии, один на один, мы бы одержали великую победу. Но есть ещё Персия… Думаю, что в эту войну могут даже вовлечь и поляков, — здраво рассуждала султан-валиде.

Махмуд I резко поднялся с дивана, с укоризной посмотрел на свою мать. Как и многим правителям, ему было неприятно слышать о возможности поражения. При дворе султана все уверяли, что эта война станет самой славной страницей в истории Османской империи.