И всё-таки России такой фаворит, каким мог бы стать Мориц Линар, не нужен. Это же надо — я ещё не был уверен в том, кто именно сделал заказ на моё убийство, ни одной угрозы не вымолвил и не написал, а саксонец подался в бега. Ну а тот, кто убегает… кто убегает — подтверждает свою причастность. Это трусость, уход от проблем посредством бегства. И что будет, когда придут проблемы? Да он сбежал бы и в момент вноса на руках Елизаветы Петровны всего-то тремя сотнями гвардейцев.

— Найдем и отомстим! — пообещал я. — Но у нас нынче и без того хватает дел.

Всё-таки приходится откладывать отбытие в Москву ещё на два дня. Так как нужно было с достоинством похоронить погибших, а также собрать урожай, пока «погода» благоприятствовала.

Дело в том, что на следующий день, ещё до обеда, я стал получать письма, в которых чаще всего меня заверяли в дружбе и в том, что, если понадобится помощь, я могу рассчитывать на того человека, чьей рукой было написано письмо.

Елизавета — ясно. Она и письмо прислала, и о встрече, скорее, меня предупредила, а не спросила только лишь, возможно ли любовное рандеву. Признаться, моя рыжая Марта подарила мне такую незабываемую ночь любви, так умело избавляла меня от стресса, что — куда там Елизавете Петровне! Но всё же встретиться с цесаревной и приголубить придётся. Впрочем, тут мне себя урезонивать долго не нужно. Да и скоро предстоит долгое воздержание.

Прислал письмо и Ушаков. И пусть написал Андрей Иванович больше в требовательном тоне, мол, я должен предоставить ему все сведения о нападении, какими обладаю — из написанного я смог вычленить и то, что глава Тайной канцелярии не виновен в покушении на меня.

Ну да ладно, я-то уже знаю, за чьи деньги меня хотели убить.

Кстати, насчёт денег… Естественно, казну банды я изъял. Раскололся не главарь, он оказался еще тем крепким орешком. Но вот двое его подельников, оставшихся в живых, молчать не сдюжили. И мы взяли малину. Одно это уже было своего рода местью. И никто не скажет, что Норов утерся. Нет, восемь трупов прибавилось к тем бандитам, что были сброшены в общую яму без отпевания.

И было в бандитской казне почти три тысячи рублей. Пять сотен будут переданы родственникам погибших солдат. Получится, что семьи, которые, если так можно сказать, уже вычеркнули ставших солдатами родственников из своей памяти, неожиданно получат для себя целое состояние, если оценивать крестьянскими потребностями.

Сто двадцать рублей — это добрый конь, хороший дом, корова и несколько свиней, кур с два десятка. То есть — полноценное, вполне обеспеченное крестьянское хозяйство.

И пусть мои бойцы видят, как я беспокоюсь за них и отдаю должное всем, кто за меня умирает. Такими действиями я смогу создать из роты такое сообщество, сплочённую команду, которая сможет решать даже очень сложные задачи.

— Ваше высокоблагородие, ещё одно письмо доставили, — сказал Кашин, протягивая мне лист бумаги.

Отчего-то я нетерпеливо брал это письмо, еще и не рассмотрев, от кого оно. Писала Анна… Та, которой придумали ужасное отчество «Леопольдовна». Или только у меня есть некоторые ассоциации не совсем серьёзные с этим именем? Кажется, что оно «кошачье».

Анна Леопольдовна написала, что она обеспокоена моим состоянием здоровья, желает мне выздоровления, а также найти всех виновных. И далее, и далее… А ведь я не ранен. Она, возможно, считает, что я уже на грани жизни и смерти? Ну так недавно и лежал я почти что без памяти. Вот только частичная амнезия была связана с тем, что я предавался чувствам и эмоциям, и любил свою… даже не знаю, кто для меня сейчас Марта.

И нарочно не придумал бы серию сюжетов, чтобы влюбить в себя впечатлительную девушку. Она думает обо мне. Потом обязательно узнает, кто покушался на мою жизнь. Порыдает в подушку по своему саксонцу, да будет теперь думать обо мне. Хотели Бирон с императрицей меня свести с Анной Леопольдовной, наверняка, считая, что связи никакой не будет, так как я на поводке. У них это получилось.

Я думал, что в те дни, что я ещё здесь, меня всё-таки затаскают по различным разбирательствам, тот же Ушаков потребует что-то рассказать под протокол. Но ошибся. Никому, по сути, и не нужно было заниматься разбирательством в деле о моём покушении.

Напротив, Ушаков даже потребовал, чтобы я не порол горячку, не искал Ленара.

Я прекрасно понимал, что саксонца мне не отдадут. Это — дело политическое. Убить саксонского, по совместительству уже считай, что и польского дворянина — скандал серьезный. Почти уверен, что едва я уеду в башкирские земли, Линар обязательно вернётся в Россию. Когда поймёт, что опасность для него миновала, и возьмёт даже, возможно, какие-то гарантии безопасности у русской Императрицы.

Это политика, а она — дело грязное. А ещё политика часто заставляет временно ослепнуть или же, напротив, увидеть то, чего нет на самом деле. Думаю, что в отношении Линара русская политика временно чуть-чуть ослепнет.

Но я обязательно найду возможность — и отомщу. Прощать и забывать такие нападения нельзя. И без того получается так, что я всё ещё не принял решение, что мне сделать с этим самым Лапой — Кондратием Лапой, который был исполнителем заказа на мое убийство.

Да, мои люди требуют крови Кондратия, как и двоих его побратимов-бандитов. Если рядовых членов банды я не то чтобы не пощадил, но и организовал им публичную казнь, то Кондратий…

— Что? Повод мне только дай — как бы я тебя не порешил прямо здесь! — сказал я, когда в очередной раз пришёл в подвал дома, где держали Лапу.