— … за мятеж против его императорского величества, за истребление мирного русского населения, за издевательство над военнопленными сии поругатели веры православной и богопротивные изменники приговариваются к немедленной смертной казни через повешение…

Выстрел.

Вихрь удивился. Высунулся из-за ребристого выступа кровли, венчающего башню шпиля. Зачитывающий самосочиненный приговор русский удивленно смотрел на другого москаля, который опускал руку с револьвером.

— Отставить казнь, подпоручик Громов, — негромко, но отчетливо произнес тот. — Самосуд отменяется. Все виновные в зверствах над нашими солдатами и мирными жителями получат по заслугам, но в законном порядке. Пленных увести!

Прибывшие с неизвестным офицером казаки принялись стаскивать с телеги поляков, которые не верили своему счастью. Еще бы! Они только что избежали той самой лютой смерти, к которой, ничтоже сумняшеся, приговаривали все москалей и жидов без разбора.

На зрение Вольский никогда не жаловался и сейчас отлично разглядел лицо человека, который пусть ненадолго, но спас от веревки породистую шейку этой шлюхи Замойской. Вихрь испытал нечто вроде катарсиса. Похоже, у него появилась новая цель.

Он бы пристрелил этого «добряка» немедленно, но — во-первых, после этого он может просто не успеть уйти с крыши Ратуши, во-вторых, никогда больше не увидит Эльжбету, а в-третьих, не испытает наслаждения от охоты за москалем, который должен еще пожалеть о своем милосердии.

И потому, не дожидаясь, когда Рыночную площадь перед бывшим дворцом Яблонских заполонят русские солдаты, Вольский начал медленно отползать к люку на крыше, через который он и проник в башню.

Что-то вывалилось у него из кармана и с шуршанием заскользило по черепице. Вихрь оборачиваться не стал. Обнаружат москали, что на крыше Ратуши кто-то есть, и просто не дадут ему уйти живым.

Он даже оставил свой «Шарпс» и подставку для него. Уходить нужно налегке, особенно, когда ты однорук. Нырнув в люк, Вольский замер на верхней площадке спиральной лестницы, по которой поднялся на кровлю Ратуши.

Прислушался. Тихо. По крайней мере — в здание никто пока не ворвался. Стянув сапоги, чтобы не греметь каблуками по чугунным ступеням, Вихрь быстро спустился с башни во внутренние помещения вместилища городской власти.

После того, как я остановил самосуд, на Рыночной площади установилась тишина. Город больше не стрелял. Лишь пожары все еще выбрасывали в варшавское небо клубы черного дыма, но и тот местами рассеивался. Стали слышные людские голоса. Во всяком случае, где-то вдали кричала женщина, зовя кого-то.

Рамзай подошел, хромая.

— Передали депешу по гелиографу в Петербург, — доложил он, по умолчанию признавая мое старшинство. — Ждем ответ.

Я кивнул.

— Распорядитесь, Эдуард Андреевич, чтобы собирали и хоронили убитых. Раненым — оказывали помощь. А пленных — под замок.

— Уже делается, Алексей Петрович, — откликнулся он.

— И еще, — сказал я. — У меня на пароходах передвижные полевые кухни, пусть начинают варить солдатскую кашу с тушенкой. Детей, стариков, женщин — кормить, не взирая на политические взгляды.

Генерал-лейтенант улыбнулся.

— Обязательно исполним, господин вице-канцлер. Заодно — проверим здешние лабазы на предмет спрятанного провианта.

Я посмотрел на небо, которое не назовешь чистым и безоблачным.

— Правильно, Эдуард Петрович. Распоряжайтесь. Вы теперь комендант города, — сказал я.

И повернулся к своим солдатам. Они стояли, израненные, усталые, но довольные.

— Спасибо, братцы!

— Ура-а! — отозвались они.

Шабаринцы, дементьевцы, рамзаевцы — все вперемешку. Бой окончен. И хотя сегодня мы победили, война за новую, истинно великую Россию, еще далека от завершения.

Что-то шлепнулось к моим ногам. Не граната — а что-то легкое. Я наклонился. Книжка. Пухлый томик карманного формата. Подобрал, открыл и сразу наткнулся на строчки на польском языке. На странице бурый — видимо от засохшей крови — отпечаток большого пальца. Как раз напротив строк:

'Тот, кто мстит, хотя бы раз

В зеркало взглянуть бояться должен…'

Посмотрел на Ратушу, ибо томик мог свалиться только с ее крыши. Выходит, там кто-то сидел. Стрелок? Вероятно. Стрелок, который не стал стрелять. Почему? Чего-то испугался или… отложил свой выстрел? Чутье подсказывало мне, что не прилетевшая пуля предназначалась мне. Я поманил багрового от стыда подпоручика Громова.

— Возьмите солдат и обыщите Ратушу, — приказал я. — Всех задержанных приведите ко мне.

Через час подпоручик вышел из Ратуши. За ним казаки вели нескольких гражданских. Правда, в этом городе стреляют не только военные. Я оглядел их. Затравленные взгляды, не слишком чистая одежда, темные курчавые волосы. Похоже, евреи, которым во время мятежа тоже изрядно досталось от польских националистов.

— Ваше высокопревосходительство! — принялся докладывать Громов. — Кроме этих, никого обнаружить не удалось. На башне найден карабин «Шарпс» и приспособление для стрельбы. А также — вот это…