— Гораздо хуже сентябрьская история с кучей орущих говнюков. Ты там наверняка была вместе со своими дружками. Что вы за порода такая, молодые выродки, которым плевать на все, включая собственных матерей? — подернулся печалью он.

— Почему, когда очередному упырю что-нибудь от меня нужно, тотчас всплывают дежурные матери, старики и дети, до которых этому упырю прежде не было никакого дела? Топорно работаете, инспектор, — презрительно поморщилась Алина. — Есть люди, у которых, о чем бы они ни заводили речь, всегда выходит о свином хрящике. Сосредоточьтесь на угрозах. Это у вас лучше получается. Правдивей.

— Вы у меня вот уже где сидите, маленькие спиногрызы! — выпалил тот, жестом показывая, где именно те у него сидят. — Блядский город, чертова дыра! — Вишня вошел в раж, вскочил с кресла и принялся кружить по кабинету, выплескивая наболевшее и вдавливая каблуки ботинок в куцый ковер с такой неистовостью, словно ступал по головам врагов.

— Ну так валите из нашего блядского города, сделайте одолжение!

— Слушай меня внимательно. Шутки кончились, — зашипел Вишня. — Будешь дурить — сильно пожалеешь. Сейчас ты выложишь мне все про этот ваш клуб кинодебилов, с именами организаторов…

— А вы им ничего не сделаете? — прищурилась Алина.

— Просто побеседуем, — ласково заверил Вишня, сменяя гнев на милость, и поощрительно ощерился.

Алина с сомнением на него покосилась:

— Вам можно доверять?

— Я человек слова! — пафосно воскликнул тот.

— Ладно, ваша взяла, — сдалась Алина. — Только не орите так.

Инспектор торжествующе уставился на жертву, которая, потупясь, теребила молнию на куртке, обогнул стол, плюхнулся в кресло и, отдуваясь, стал кропотливо промокать лицо платком, словно оно пострадало во время пререканий.

— Пишите, — решительно скомандовала Алина и зачастила: — Вильгельм Пабст, Карл Дрейер, Жан Виго, Луи Деллюк, Дзига Вертов…

— Джига? — переспросил инспектор, с видом прилежного школяра оторвавшись от листа.

Алина прыснула.

— Ах ты дрянь! — вскипел Вишня, комкая лист.

— Ну простите, простите, — примирительно рассмеялась та. — Я больше не буду. Клянусь святым Эльмом.

— Тогда рассказывай!

— Что рассказывать?

— Сама знаешь!

— Копоцамо, миногамо, пинцо, пинцо, пинцо! — Алина участливо склонила голову: — Не то?

— Я тебе сейчас такое пинцо устрою! — Вишня волевым усилием подавил агрессию. Выудил из вороха бумаг очередную папку. Бюрократические орудия труда действовали на него успокаивающе, как пыточные на палачей. Никто бы не удивился, если бы этот человек встал посреди ночи, достал печать и принялся остервенело оттискивать на чем попало свои чернильные факсимиле. — У тебя в личном деле выговор за циничное манкирование публичными мероприятиями.

— Это просто смешно, — фыркнула Алина.

— Хочешь вылететь из университета?

— Мне нравится учиться.

— Это никого не интересует.

— Как посещение торжественного обеда в честь первокурсников относится к учебному процессу, моей успеваемости и моей нравственности?

Инспектор сделал постное, умеренно одухотворенное лицо:

— Ты учишься на факультете фотожурналистики.

— Не вижу связи с торжественным обедом. Меня же не фотографировать приглашали. Если для кого-то смысл учебы заключается в усердном посещении обедов, то это его личная печаль.

— Чем тебя не устраивают торжественные обеды?

— Своей бессмысленностью, — Алина устало откинулась на спинку стула и скрестила руки на груди. — Если я не хочу куда-нибудь идти, я не иду. Угрозы и ультиматумы не помогут.

— Что это за история с Ганжой из Дирижаблей?

— Вы и об этом знаете? Они меня всего лишь припугнули.

— Заявление составляла?

— Я не стукачка.

— Ну-ну, будешь и дальше выгораживать эту топоту?

— Я уличный фотограф. Я фотографирую эту топоту, а не сдаю легавым.

Инспектор скептично хмыкнул.

— Я фотографирую улицу и ее обитателей, среди которых разные встречаются, — продолжала Алина. — Время от времени мне разбивают камеру или дают по голове. Иногда то и другое одновременно. Это нормально. У улицы свои законы — вы либо принимаете их, либо вообще туда не суетесь.

— Они тебя порезали.

— Ну, порезали слегка, с кем не бывает.

— Надеюсь, в следующий раз они порежут тебя основательно, — огрызнулся инспектор. — Лучше б ты фотографировала добропорядочных граждан. Ты хоть представляешь себе, кто такой Ганжа?