Оба лиса тут же возникли рядом, словно из травы соткались. Закат остерег бурчанием: «Не тронь чужое». Даллак послушно убрал руку. Неожиданно из сосняка донеслось:

— Можешь поднять его в воздух. Мне говорили, что его надо прогуливать. Я собирался, но было не до него. Только не упади.

— С чего бы мне падать? — тихо удивился Даллак и крикнул деревьям. — Спасибо! Я пару кругов сделаю.

— Да хоть пять, — отозвался Хатол.

Райна отступила к соснам, под защиту отцовского голема. Даллак свистнул, приглашая лиса запрыгнуть на седло. Сел, сосредоточился, приказал дракону взлететь.

Рывок, хлопанье крыльев, рывок — и вот уже бронированная туша оторвалась от земли, начала набирать высоту. Даллак смотрел на уменьшающиеся фигуры Райны и голема, с трудом удерживаясь от радостного вопля. Настоящий полет над Пустошью! Жаль, что у него нет малого гильдейского талисмана, который начнет нагреваться, если где-то рядом растет роща кристаллов. Да, неоткуда тут взяться роще, но все равно жаль. Лис тихо повизгивал, разделяя его настроение — хотел лапами по земле побегать, а не в воздухе болтаться.

Им повезло — Пустошь решила сменить наряд, позволила полюбоваться на переодевание с драконьего полета. Лиственный лес — выгоревший под солнцем до бурой желтизны — вдруг начал складываться, словно иглы успокоившегося ежа. Пласт земли завернулся как одеяло, подрагивая, перемолол деревья в труху и раскатался песочным полотном пустыни, выбросившим стрелки кактусов. Колючие гиганты выросли за пару минут, покрылись бутонами и расцвели, одуряя случайного путника сонным ароматом. Даже до поднебесья донеслось: лис распластался на седле пушистой тряпкой, а Даллак зевнул — чуть челюсть не вывихнул.

Он пустил дракона «восьмеркой» и — если правильно помнил карту — долетел почти до Старого Дуба. Какое-то огромное дерево увидел, и чуть не поддался искушению отдать дракону команду снизиться, но тот ушел на разворот. Так и не выяснил Даллак, добрался он до отмеченной на всех картах точки или нет.

Он знал, что гиганта называли дубом по устоявшейся привычке. На самом деле путник мог выйти к чему угодно — к разлапистой древней ели, обмотанному лианами тропическому дереву, к серебрящемуся листьями тополю или кряжистой яблоне с удивительными душистыми плодами. О следопытах, сдуру или с голодухи отведавших яблочек, что только не рассказывали — Даллак слышал как пугающие, так и забавные истории.

«Ничего, — утешил он себя, встряхивая сонного лиса. — Доберусь еще. Не последний раз на Пустошь выхожу».

Райна встретила его укором:

— Я думала, что ты пропал.

— На драконе с плетенкой далеко не пропадешь, — успокоил Даллак. — Видишь, алый камушек в центре? Ошейник не за ради красоты. И не только для того, чтоб лучше слушался. Ящерка на вплетенный камень прилетит. Промахнуться не сможет. Стражу приведет, если сборщик загулял, или налево свернул. Или целителя — если всадник ценный. Или трупы отыщет. Если, конечно, плетенка уцелела.

Райна передернулась, обхватила плечи руками.

— Выгулял? — спросил подошедший Хатол.

Даллак кивнул.

— Что там, ручей на месте? — спросил отец, подкидывавший на руке мешочек..

Закат фыркнул.

— Идите, погоняйте жаб, — велел Хатол. — Райна, не бойся, голем будет рядом. Если станет совсем невмоготу — говори. Вернемся в дом.

— Я не боюсь.

Видно было, что Райна привирает. Даллаку ее даже жалко стало: как это — иметь дар и жить без азарта, без тяги к приключениям? Пришлось себя одернуть. Если бы все, как один, на Пустошь рвались, было бы не протолкнуться. Много куда можно приложить магию и любопытство: плетенки для драконов и крылатых ящериц, изучение старинных манускриптов, разгадывание найденных на Пустоши диковин. Малые амулеты — те, которые нагревались рядом с рощей кристаллов — сотворили по подобию жемчужных оплеток на трезубцах водяников. А в плетенки для драконов добавляли ремешки из головных уборов людей-птиц. Кто-то же это вызнал и придумал. Облегчил жизнь сборщикам. А вот, кстати… похоже, у отца ремешки в мешочке. Неужели решил ошейник дракону Хатола поправить? Райна же говорила, что отец дракону не доверяет. Очень может быть, что из-за следящей бусины.

К ручью пошли впятером. Райна, Даллак, два лиса и голем. Голем Хатола к болотистому берегу, заросшему изумрудной осокой, не пошел. Встал в отдалении, на твердой земле. Закат повел белого лиса в мокрую осоку. Жабы — толстые, рогатые, темно-фиолетовые — запрыгали, зашуршали травой. Закат щелкнул зубами, поймал жабу на лету. Та лопнула с тихим треском. Из пустой, мигом высохшей шкурки выпала розовая жемчужина. Даллак разулся, полез в топь, забрал и жемчужину, и саму шкурку — в гильдии их принимали на вес, не сильно дорого, но и недешево. В мастерских их дубили и резали на ремешки для оберегов. Сейчас мало кто на жаб охотился — и дань надо сдать, и саламандры подстерегают. Даллак подумал, что можно будет сбыть шкурки через соседа. Пусть думает, что ворованные.

Райна о жабах и жемчужинах знала. Повеселела немножко, рассказала Даллаку, что это единственные чисто магические существа на Пустоши — потому, мол, ни крови, ни скелета. Просто шкура, наполненная воздухом и магией. Лисы прыгали, ловили жаб, Даллак чавкал трясиной, вытаскивая босые ноги, а Райна увлеченно вещала о способах обработки розовых жемчужин. Даллак ее едва слышал — за двумя лисами попробуй, набегайся — и собирался жемчужины вымачивать в виноградном уксусе, потому что это проще всего, но порадовался, что Райна не унывает и не трясется.