– В нас течет дурная кровь, – продолжил Сиксто. – Некоторые из этих ран передаются из поколения в поколение. Так же, как и наше наследие. Мы должны быть коричневыми. Видишь, сколько белого на твоей коже? Мы должны заплатить за то, что сделали с нашим собственным народом. – Глаза Сиксто были закрыты, голова слегка опущена.

– К черту всю эту хрень, Шестерка, – выдавил я сквозь кашель и поднялся.

– Садись, – произнес Сиксто таким тоном, каким никогда не говорил со мной. – Все не так уж плохо. Это тоже сила.

Я сел, но тут же опять вскочил на ноги.

– Черт возьми, я ухожу.

– Я сказал, садись! – Сиксто снова подул на растение. Поднялся густой дым. Меня сразу затошнило. Слабак. Я добрался до двери, выскочил из дома, сел на велосипед и поехал к Фине.

Когда я проснулся на следующий день, вошла Фина и потрясла передо мной ключами от машины. – Вставай, поехали, – сказала она. Я все еще был изрядно утомлен, но жар спал. Я подумал, что, наверное, мы отправляемся за продуктами. Когда же мы проехали Кастро-Вэлли, я понял, что наша цель – не покупки и не какие-то дела по хозяйству. Мы просто мчались вперед, через холмы с их ветряными мельницами. Я заснул, глядя на одну из них, вспоминая монету из игры «Супербратья Марио».

Когда я проснулся, мы стояли в поле с фруктовыми садами, раскинувшимися по обе стороны. Фина сидела на капоте машины и разглядывала что-то в траве. Я открыл дверцу, и Фина помахала мне рукой, призывая остаться на месте, что я и сделал, но дверь закрывать не стал. Сквозь ветровое стекло я увидел, как бабушка встала на колени и подцепила что-то ниткой или леской – что-то, чего я не мог разглядеть, пока существо не вскарабкалось на стекло.

– Возьми его мех, возьми немного меха! – крикнула мне Фина. Но я не мог пошевелиться. Я просто смотрел на него. Что за чертовщина? Енот? Нет. А потом Фина навалилась сверху на это существо – черное, с белой полосой, которая шла от носа к загривку. Существо пыталось укусить ее и вцепиться когтями, но она придерживала его за спину, и он никак не мог ухватить металлический капот. Когда зверек как будто успокоился, она подняла его за шею с помощью лески. – Подойди, вырви немного меха, – сказала она.

– Как… – начал было я.

– Вырви у него клок своими руками! – крикнула Фина.

Этого было достаточно, чтобы заставить меня двигаться. Я вышел из машины и попытался зайти сзади, но зверек кидался на меня. Я пару раз прошелся по шкурке, но не хотел пострадать от укуса. Только с третьей попытки мне удалось вырвать большой клок шерсти с его бока.

– А теперь возвращайся в машину, – сказала Фина и опустила зверька на землю. Она пошла следом за ним дальше в поле, а потом и в сад.

К тому времени как она вернулась в машину, я все еще сидел с поднятой рукой, зажимая в кулаке клок шерсти. Фина достала кожаную сумку с вышивкой бисером и бахромой, открыла ее и жестом велела мне положить мех внутрь.

– Что это было? – спросил я, как только мы выехали на дорогу.

– Барсук.

– Зачем?

– Мы должны сделать для тебя ящик.

– Что?

– У тебя будет своя аптечка.

– О, – сказал я, как будто только и ждал такого объяснения.

Некоторое время мы ехали в тишине, потом Фина посмотрела на меня.

– Давным-давно у них не было названия для солнца. – Она указала пальцем на сияющий шар, зависающий прямо перед нами. – Они не могли решить, мужчина это или женщина, или кто-то еще. Все животные собрались, чтобы обсудить это, и тут из норы в земле вылез барсук и выкрикнул имя, но, как только это сделал, дал деру. Животные погнались за ним. Барсук нырнул под землю и остался там. Он боялся, что его накажут за то, что он придумал имя солнцу. – Фина включила поворотник и перестроилась на другую полосу, обгоняя грузовик, что еле тащился по правой полосе. – У некоторых из нас это чувство вины застряло внутри, нам все время кажется, будто мы сделали что-то не так. Как будто мы сами какие-то не такие. Как будто хотим назвать то, что скрыто глубоко внутри нас, но не можем, опасаясь, что нас накажут за это. Поэтому мы прячемся. Мы пьянствуем, потому что алкоголь помогает нам чувствовать, что можно быть самими собою и ничего не бояться. Но этим мы сами себя наказываем. То, чего мы больше всего не хотим, может обрушиться прямо на нас. Это барсучье лекарство – единственная надежда. Ты должен научиться жить там, внизу. Глубоко внутри себя, без страха.

Я отвернулся к окну. Посмотрел вниз, на серую полосу дороги. Слова Фины затронули что-то глубоко внутри. Все, что она сказала, было правдой. И эта правда ударила меня в самое нутро, где все собирается вместе, сплетаясь узлом.

– У Шестерки есть аптечка? – спросил я, хотя и так знал.

– Ты же знаешь, что есть.

– Ты помогла ему собрать?

– Этот мальчик никогда не позволял мне помогать ему в чем-либо, – ответила она, и ее голос треснул. Она вытерла слезы. – Он думает, что сам все знает и умеет, но посмотри, к чему это привело.

– Я как раз собирался тебе сказать. Я был у него.

– Как он тебе показался? – быстро спросила Фина, как будто ждала, что я заговорю об этом.

– С ним все в порядке. Но мы выпили. А потом он привел меня в подвал, начал говорить, что хочет показать мне какую-то хрень, поджег это растение, дунул мне в лицо порошком.

– Что ты чувствуешь?

– Что хочу его убить. Серьезно.

– Почему?

– Что значит – почему?

– Он сделал это не нарочно, – сказала Фина. – Он заблудился.