Вот она вылезает из своего грузовика с посылкой. Оставляет коробку на крыльце и выходит со двора через переднюю калитку. Там, через дорогу от нее, черно-коричневый полосатый питбуль скалит зубы и рычит так низко, что у нее внутри все дрожит. На собаке нет ошейника, и время тоже как будто сорвалось с поводка, готовое промчаться в прыжке так быстро, что она умрет и исчезнет, прежде чем осознает это. Таких собак-убийц можно встретить в любой момент, так же как смерть может настигнуть где угодно, как Окленд может внезапно обнажить свои зубы и напугать до смерти. Но это уже не просто бедная старая Опал, это то, что будет с мальчиками, если ее не станет.

Опал слышит, как с той стороны улицы мужской голос выкрикивает что-то неразборчивое. Собака вздрагивает от звука своего имени, слетевшего с губ хозяина. Она трусливо съеживается, поворачивается и бежит на голос. Бедный пес, видимо, просто пытается облегчить тяжесть собственного унижения. В этом вздрагивании нельзя ошибиться.

Опал садится в почтовый грузовик, заводит мотор и направляется обратно к главному офису.

К тому времени как я добрался до дома бабушки Жозефины, я едва держался на ногах. Ей пришлось тащить меня вверх по лестнице. Моя бабушка старенькая и сухонькая, а я уже тогда был довольно крупным парнем, но Фина сильная. В ней живет сумасшедшая невидимая сила. Мне казалось, что она пронесла меня на руках по всей лестнице и уложила на кровать в гостевой комнате. Меня бросало то в жар, то в холод, и все тело ломило так, будто мои гребаные кости сжимали, высушивали, а то и вовсе топтали ногами.

– Это может быть просто грипп, – сказала бабушка, как будто я спрашивал у нее, что со мной не так.

– Или что? – поинтересовался я.

– Не знаю, рассказывал ли тебе что-нибудь твой отец о проклятиях. – Она подошла к кровати и пощупала мой лоб тыльной стороной ладони.

– Он дал мне мой рот.

– Ругательства не в счет. Они мало что могут изменить, но настоящее проклятие больше похоже на пулю, выпущенную издалека. – Она встала надо мной, свернула мокрое полотенце и положила мне на лоб. – Это как если бы кто-то целился в тебя пулей. С такого расстояния она, скорее всего, не попадет в тебя, и даже, если попадет, обычно не убивает. Все зависит от цели стрелка. Ты говорил, твой дядя никогда ничего тебе не давал и ты никогда ничего у него не брал, верно?

– Нет, – ответил я.

– Пока мы этого не знаем, – сказала она.

Она вернулась с миской и пакетом молока. Налила молока в миску, поставила миску под кровать и подошла к вотивной свече в углу комнаты. Зажигая свечу, она обернулась и посмотрела на меня так, будто мне не следовало смотреть и лучше бы зажмуриться. Глаза у Фины кусачие. Зеленые, как у меня, но темнее – как у аллигатора. Я устремил взгляд на потолок. Она снова подошла ко мне, на этот раз со стаканом воды.

– Выпей это, – сказала она. – Мой отец проклял меня, когда мне было восемнадцать. Наложил какое-то древнее индейское проклятие, хотя мама сказала, что оно ненастоящее. Так и сказала. Как будто знала достаточно, чтобы сказать о том, что это индейское проклятие и ненастоящее, но недостаточно, чтобы сделать что-нибудь, кроме как сказать мне об этом. – Фина слегка рассмеялась.

Я протянул ей стакан, но она снова подтолкнула его ко мне, словно приказывая: Допей.

– Я тогда думала, что влюбилась, – продолжила Фина. – Я была беременна. Мы были обручены. Но он исчез. Сначала я ничего не сказала родителям. Но как-то вечером отец пришел ко мне, чтобы спросить, назову ли я его внука – он не сомневался в том, что будет внук, – в честь него. Тогда я сказала ему, что не выхожу замуж, что парень бросил меня, и ребенка я не сохраню. Отец вернулся с большой ложкой, которой иногда лупил меня – специально заточил ручку, чтобы угрожать ею, когда избивал, – но на этот раз он набросился на меня, целясь острым концом. Мама остановила его. Он бы переступил через кого угодно, через любую черту, но только не через нее. На следующее утро я нашла у себя под кроватью его косу. Искала свои тапочки, а нашла косу. Когда я спустилась вниз, мама сказала, что мне пора уходить. – Фина подошла к окну и открыла его. – Будет лучше, если мы впустим сюда немного свежего воздуха. Этой комнате нужно дышать. Я могу принести тебе еще одеял, если ты замерзнешь.

– Я в порядке. – Конечно, я солгал. Налетел ветерок, и мне показалось, что он царапает руки и спину. Я натянул одеяло до подбородка. – Это было в Нью-Мексико?

– Лас-Крусес, – сказала она. – Мама посадила меня на автобус до Окленда, где у моего дяди был ресторан. Когда я приехала сюда, сразу сделала аборт. А потом меня свалил какой-то недуг, я совсем ослабла. Так продолжалось около года. Я себя чувствовала хуже, чем ты сейчас, но состояние похожее. Эта напасть сбивает с ног и не дает подняться. Я написала маме, попросила о помощи. Она прислала мне комок шерсти и велела закопать его в основании кактуса с западной стороны.

– Комок шерсти?

– Примерно такого размера. – Она сжала руку в кулак и показала мне.

– И это сработало?

– Не сразу. Но постепенно хворь отступила, и я выздоровела.

– Значит, проклятие стало причиной твоей болезни?

– Я тоже так думала, но теперь, после всего, что случилось… – Она повернулась и посмотрела на дверь. Внизу зазвонил телефон. – Надо ответить, – сказала она, поднимаясь, чтобы уйти. – Поспи немного.

Я потянулся, и меня пробрала сильная дрожь. Я натянул одеяло на голову. Это та самая лихорадка, когда замерзаешь настолько, что приходится потеть, чтобы прогнать озноб. В поту и холоде, дрожащий всем телом, я думал о той ночи, что прорвалась сквозь окна и стены нашего дома и привела меня в кровать, где я изо всех сил старался поправиться.

Мы с отцом перебрались с дивана на кухню, чтобы поужинать за столом, когда пули пронеслись по дому. Как будто встала стена горячего звука и ветра. Весь дом содрогнулся. Это было неожиданно, но, по большому счету, ожидаемо. Мой старший брат Джуниор и мой дядя Сиксто украли у кого-то из подвала несколько растений. Они вернулись домой с двумя полными черными мешками для мусора. Чертовски глупо. Такой большой вес не мог не настораживать. Иногда я проползал через гостиную на кухню или смотрел телевизор, лежа на полу.