Однако Хукеру удалось снискать популярность среди простых солдат. Он немедленно начал увольнять проворовавшихся интендантов, улучшил питание, привел в порядок лагеря и госпитали, стал предоставлять увольнительные и заставил солдат гордиться принадлежностью к своим частям, введя особые эмблемы для каждого корпуса. Хукер реорганизовал кавалерию, выделив ее в особый корпус по образцу конфедератов — эта реформа назрела уже давно. Таким образом, боевой дух армии заметно укрепился. Заболеваемость пошла на спад, дезертирство прекратилось, а объявленная амнистия вернула многих обратно в армию. «При Хукере мы начали жить», — писал один солдат. А офицер, относившийся к Хукеру без симпатии, признал: «Я никогда еще не видел человека, которому бы за столь короткий срок удалось привести полностью разложившуюся армию в отличное боеспособное состояние» [1051] .

При назначении Хукера Линкольн вручил ему письмо, которое генерал позже назвал своего рода наставлением мудрого отца сыну. Президент писал Хукеру: «[Вы должны знать,] что существуют вещи, из-за которых я не вполне доволен вами… [Интригуя против Бернсайда,] вы пошли на поводу у вашего честолюбия… и нанесли огромный вред стране и вашему весьма заслуженному и достойному собрату-офицеру. Также я слышал и склонен этому верить, будто вы говорили, что армии и государству нужен Диктатор. Разумеется, не ради этого, а несмотря на это я вручил вам командование армией. Только те генералы, которые одерживают победы, могут рассуждать о диктатуре. Таких побед я и требую от вас, а о диктатуре думать буду я» [1052] . Через два месяца после назначения Хукера Линкольн приехал в расположение Потомакской армии на Раппаханнок. Президент был удовлетворен увиденным и согласился с гордыми словами Хукера о том, что это «лучшая армия в мире», хотя и не разделял самонадеянности генерала. Вопрос не в том, рассуждал Хукер, возьмем ли мы Ричмонд, а в том, когда это произойдет. В ответ на это Линкольн остроумно заметил: «Из всех живых созданий самое умное — курица. Она кудахчет лишь тогда, когда снесет яйцо» [1053] .

Пока в Виргинии обе армии отсиживались на зимних квартирах, а в Теннесси — зализывали раны после Стоунз-Ривер, главные действия (хотя и почти не сопровождавшиеся боями) развернулись около Виксберга. После провала первой кампании по захвату этой речной цитадели Грант отправился вниз по Миссисипи к Миликенз-Бенд, чтобы лично возглавить новую комбинированную операцию сухопутных сил и флота. Погода чинила даже большие препятствия этому предприятию, чем мятежники: хотя союзные войска и контролировали реки и болотистые земли к северу и западу от Виксберга, бесконечные зимние дожди сделали практически невозможным передвижение войск, к тому же многие солдаты из 45-тысячной армии Гранта гибли от смертельных болезней. Какие-то операции были возможны лишь на сухой местности к востоку от города. Задачей Гранта было вывести свою армию на этот участок с достаточным для ведения полноценной кампании количеством артиллерии и припасов. Заручившись поддержкой канонерок под командованием Дэвида Диксона Портера, Грант рассчитывал по максимуму использовать поднявшийся в реках уровень воды. В течение зимы он предпринял целых четыре попытки обойти Виксберг по реке и переправить войска на восточный ее берег выше или ниже города.

Сначала была попытка окончания строительства обводного канала, который солдаты и беглые рабы начали копать прошлым летом. Эту задачу весьма энергично, но безуспешно пытался выполнить корпус Шермана. Река отказалась сотрудничать в этом проекте, который проходил бы вне досягаемости пушек Виксберга, но даже если бы воды Миссисипи оказались благосклонны к северянам, мятежники могли бы просто передислоцировать свои артиллерийские батареи. Хотя рытье канала продолжалось вплоть до февральского паводка, подвергшего опасности жизнь людей Шермана, Грант возлагал больше надежд на вторую попытку, известную как «дорога Провиденс-Лейк». Эту дорогу должны были осилить солдаты корпуса Джеймса Макферсона, бывшего главного инженера армии Гранта и второго (после Шермана) его самого ценного боевого командира [1054] . Это был извилистый путь от пойменного озера в пятидесяти милях выше Виксберга по многочисленным болотам и рукавам рек Луизианы к Миссисипи, но уже на 400 морских миль ниже по течению. Сыновья фермеров со Среднего Запада, вступившие в армию, чтобы сражаться с мятежниками, вместо этого месили ногами тонны грязи и пилили деревья на глубине восьми футов под водой, чтобы очистить канал для прохода канонерок и транспортных судов. Однако затраченных колоссальных усилий не хватило для успешного завершения мероприятия: создавалось впечатление, что работа не закончится до второго пришествия.

Более многообещающими (по крайней мере, так казалось поначалу) выглядели два водных маршрута через заросшую дельту реки Язу к северу от Виксберга. Если бы канонеркам и транспортам удалось доставить армию по этому лабиринту на сухую местность к северу от укрепленных склонов, люди Гранта смогли бы наконец поработать солдатами, а не землекопами. Несколько канонерок и часть корпуса Макклернанда направились к Хелене в 400 милях к северу от Виксберга, где соорудили пристань. Однако вскоре флот попал в западню. Нависающие над водой ветви кипарисов и тополей повредили трубы, спасательные шлюпки и такелаж. Бревна, принесенные приливом, врезались в лодки, когда те двигались по каналам, едва превышавшим их ширину. Конфедераты также рубили деревья прямо перед лодками. Вскоре начальник речной экспедиции оказался на пороге нервного срыва. Когда его флотилия попала под огонь наспех сооруженного форта южан близ Гринвуда (Миссисипи), он совсем пал духом, как и все его спутники.

Между тем другая флотилия под командованием самого Портера, на которой разместилась одна из дивизий Шермана, прокладывала путь через лабиринт из рукавов и притоков длиной 200 миль к северу от Виксберга. Этим лодкам также мешали ветви деревьев, бревна, коряги и дровосеки мятежников. Змеи, еноты и дикие кошки падали прямо с деревьев, и матросы вынуждены были буквально сметать их за борт. Увязшие в лапах джунглей 20 марта канонерки Портера попали в тяжелое положение, когда пехота конфедератов собиралась захватить их в плен в полном составе. Портер проглотил свою гордость и обратился за помощью к армии, отправив к Шерману, находившемуся в нескольких милях позади с транспортами, беглого раба с запиской: «Дорогой Шерман, ради Бога, поспешите. Я даже не подозревал, насколько беспомощным может быть броненосец, маневрируя между деревьями без поддержки армии» [1055] .

Шерман высадил своих людей на берег, заставив их двигаться по пояс в трясине и отбросить мятежников. Колесно-паровые монстры Портера бесславно убрались из удушающего желоба каналов, положив тем самым конец очередной попытке взятия Виксберга.

Армия Гранта месила грязь добрых два месяца. Многие солдаты выползали из трясины больными, подхватив пневмонию, брюшной тиф, дизентерию и десяток других болезней, а Виксберг стоял как ни в чем не бывало. Издатели республиканских газет мало-помалу присоединялись к своим коллегам-демократам, называвшим Гранта бездарным неудачником и пьяницей. «Грант не может придумать, как ему взять Виксберг», — писал генерал Кэдуолладер Уошберн своему брату Илайху, главному покровителю Гранта в Конгрессе. «Он понапрасну тратит время и силы. Необходимо сказать правду, какой бы горькой она ни была. Нельзя пошить шелковый кошелек из свиного уха». Хотя Линкольну поступало много подобных жалоб, он отказался выдать Гранта на растерзание. «Судя по всему, у Гранта больше не осталось друзей, кроме меня… — сказал президент. — Мне нужны… генералы, способные одерживать победы в битвах. Грант доказал это, и я намерен оказывать ему поддержку» [1056] .

Главной темой жалоб на Гранта была его склонность к спиртному. Согласно одному свидетельству, Линкольн реагировал на такие жалобы с юмором, говоря делегации конгрессменов, что он хотел бы узнать любимый сорт виски Гранта, чтобы посылать его другим генералам [1057] . В этой истории сложно отделить правду от вымысла. Многие «свидетельства» о пьянстве Гранта во время войны фальшивы, а другие в лучшем случае сомнительны. Головокружительная карьера Гранта стала предметом зависти многих современников, которые сочиняли очернявшие его сплетни. Страдавший мигренями, вызванными напряжением и недосыпанием, Грант иногда вел себя не совсем адекватно, что давало тем, кто находился с ним рядом, повод подозревать опьянение. Не все, конечно, было придумано. Вполне возможно, что он был алкоголиком с медицинской точки зрения, запойным пьяницей. В течение нескольких месяцев он мог обходиться вообще без спиртного, но стоило ему выпить, как остановиться уже было трудно. Самую большую поддержку Гранту оказывали жена и начальник штаба Джон Роулинс. С их помощью Грант держался практически всю войну. Если он и напивался (в чем сомневаются историки), то никогда в ущерб военным действиям. Если сегодня алкоголизм считается болезнью, то во времена Гранта он слыл проявлением слабоволия. Грант и сам считал так, и испытывал стыд и чувство вины за свою «слабость». Согласно одному предположению, возможно, именно его тяга к спиртному и сделала его лучшим генералом. Его стремление к самодисциплине позволяло ему дисциплинировать и понимать других; память о довоенных невзгодах воспитала в нем сдержанность, которой так недоставало иным генералам с не самой блестящей репутацией. Кроме того, Гранту было нечего терять, и он мог действовать с большей смелостью и решительностью, чем другие командиры, опасавшиеся возможных неудач [1058] .