Франклин так и не ввел в бой большую часть своих войск и не возобновил наступление, несмотря на прямые приказы Бернсайда. Между тем наступление правого фланга северян превратилось в серию стычек бригада на бригаду, сколь отважных, столь и бессмысленных, как часто бывает на войне. Волны «синих мундиров» одна за другой накатывались из города на Мэрис-Хайтс. Преодолев овраги, болото, кювет и дорожную выемку, они затихали в пятидесяти ярдах от каменной ограды в полмили длиной у подножия холма, всякий раз оставляя сотни погибших и умирающих людей. За камнями находились четыре шеренги стрелков из Джорджии и Северной Каролины, заряжавшие и стрелявшие так быстро, что создавался эффект пулеметного огня. Всего этим коротким, но поистине бесконечным декабрьским днем янки бросили в бой четырнадцать бригад. Как писал один репортер с поля боя: «Вряд ли простые солдаты могли выказать большую отвагу, и вряд ли генералы могли продемонстрировать меньше здравого смысла» [1034] .

Когда на поле битвы опустилась тьма, стало ясно, что федеральная армия потерпела одно из самых жестоких поражений в войне. Северяне потеряли убитыми и ранеными около 13 тысяч человек (почти столько же, сколько под Энтитемом), причем большинство из них пало при штурме каменной ограды у подножия Мэрис-Хайтс. Конфедераты, обороняясь и сражаясь в хороших укрытиях, потеряли менее 5000 человек. Донельзя расстроенный поражением, Бернсайд на следующее утро хотел лично возглавить отчаянное наступление силами своего старого 9-го корпуса, но одумался и непогожим вечером 15 декабря переправился, не преследуемый противником, обратно через Раппаханнок.

Таким образом, еще один марш на Ричмонд потерпел фиаско. Фредериксберг показал северянам все ужасы войны, пожалуй, более наглядно, чем любая иная битва. Вид трупов, усеявших клочок земли перед каменной оградой, навечно врезался в память солдата, входившего в состав похоронной команды во время перемирия 15 декабря. Тела «раздулись вдвое, большинство из них стали черны как негры». Один лежал «без головы, другой без ног, у третьего были и голова и ноги, зато не было туловища… в растекшихся мозгах виднелись осколки снаряда, а в раздувшихся конечностях — отверстия от пуль» [1035] . Столь ужасная цена при отсутствии результата стала причиной упадка боевого духа в армии и уныния в тылу. Солдаты писали домой: «Моя верность родине тает с каждым часом… Мне надоели постоянные неудачи и те идиоты, которые навлекают их на нас… Все считают, что Виргиния не стоит таких жертв… Почему бы не признать, что мы проиграли, и не заключить мир?» «[Люди] молчаливо и угрюмо переносят глупость, предательство, неудачи, лишения, потерю близких, — возмущался обычно лояльный Harper’s Weekly, — но они не смогут еще раз перенести страдания, которые причинила резня под Фредериксбергом» [1036] . Бернсайд мужественно взял всю вину на себя, но объектом сильной критики на этот раз стал и сам Линкольн: «Он невежествен, упрям… и некомпетентен». «Если есть место хуже, чем ад, — сказал президент, узнав о катастрофе под Фредериксбергом, — то я нахожусь именно там» [1037] .

В Вашингтоне настали тяжелые времена. По столице бродили странные слухи о том, что кабинет уйдет в отставку, а новый будет сформирован из «военных» демократов; о том, что сам Линкольн покинет пост, уступив его Ганнибалу Хэмлину; о том, что Макклеллана призовут возглавить правительство, состоящее из военных; наконец, о том, что радикальные республиканцы готовят заговор с целью смены кабинета. Последний слух не был беспочвенным. 16 и 17 декабря республиканские сенаторы собирались за закрытыми дверями и почти единогласно (всего с одним голосом «против») решили требовать реорганизации кабинета. Жертвой такого шага должен был стать Сьюард, что говорило о конфликте между консервативными и радикальными республиканцами в администрации, который проявлялся в борьбе Сьюарда и Чейза. Затеяв сложную игру, чтобы добиться выдвижения кандидатом в президенты, Чейз способствовал созданию впечатления, будто Сьюард злоупотребляет своим влиянием на президента. Согласно намекам, находившийся под этим влиянием Линкольн медлил применять такие необходимые меры, как освобождение рабов, призыв чернокожих солдат и назначение генералов из числа противников рабства.

Новость о заседании сенаторов, по словам Линкольна, огорчила его больше, чем любое другое событие в его жизни. «Чего хотят эти люди? — спрашивал он своего друга. — Они хотят избавиться от меня, и иногда сам я склонен пойти на встречу их желаниям… Сейчас мы находимся на грани уничтожения. Мне кажется, что против нас сам Господь» [1038] . Однако вскоре президент взял себя в руки и вышел из ситуации с честью. 19 декабря он принял делегацию сенаторов-республиканцев и выслушал речи, «приписывавшие мистеру Сьюарду равнодушие в вопросах ведения войны». Сьюард уже написал прошение об отставке, но Линкольн скрыл этот факт от выступавших. Вместо этого он пригласил делегацию вернуться на следующий день, и сенаторы были весьма удивлены, увидев перед собой весь кабинет министров (за исключением Сьюарда). Президент выступил в защиту отсутствовавшего государственного секретаря и уверил сенаторов, что все члены правительства всегда поддерживали ключевые политические решения, за которые он как президент нес единоличную ответственность. Закончив речь, Линкольн обратился к членам кабинета за подтверждением своих слов. Припертый к стенке Чейз сквозь зубы пробормотал о своем согласии с этим утверждением. Разочарованные и смущенные сенаторы поспешили откланяться. На следующий день донельзя расстроенный Чейз также подал прошение об отставке. Линкольн теперь был хозяином положения: сенаторы не могли избавиться от Сьюарда, не потеряв при этом Чейза. Президент отклонил оба прошения — политическая обстановка в столице начала разряжаться. И хотя военные перспективы северян оставались безрадостными, Линкольн на этот раз избежал угрозы со стороны своего политического правого фланга [1039] .

Джефферсон Дэвис зимой 1862–1863 годов также сталкивался с тягостными проблемами. Пока Линкольн ставил на место вашингтонских сенаторов, Дэвис совершил поездку в Теннесси и Миссисипи, где разошелся во мнениях с генералами по поводу причин военных неудач. В ноябре Джозеф Джонстон заявил о своей готовности вернуться к исполнению обязанностей, оправившись от ран, полученных в битве при Севен-Пайнс. Памятуя о былых разногласиях Джонстона с Дэвисом, некоторые критики президента готовы были сплотиться вокруг генерала. Чтобы заставить этих критиков замолчать, 24 ноября Дэвис назначил Джонстона «полномочным командующим» вновь образованным Западным округом, включавшим земли между Миссисипи и Аппалачами. Хотя на бумаге округ этот и выглядел внушительным, Джонстон мрачно заметил, что такое назначение очень похоже на почетную ссылку в роли «номинального и бесполезного» начальника [1040] . Это было не так, потому что Дэвис действительно хотел, чтобы кто-нибудь занялся решением стратегической проблемы западного театра военных действий. Джонстон расценивал свою задачу как весьма неблагодарную частично из-за того, что Теннессийская армия в Мерфрисборо была фактически расколота вследствие распрей между Брэггом и корпусными командирами, тогда как Джон Пембертон, новый командующий Миссисипской армией, расположенной в Виксберге, был непопулярен. Он был артиллеристом, и Дэвис в октябре перевел его с поста командующего обороной Чарлстона на аналогичный пост в Виксберге. За грубым и раздражительным Пембертоном, уроженцем Филадельфии, приобретшем вместе с женитьбой на уроженке Виргинии и южные взгляды, не числилось достижений на поле брани, которые могли бы оправдать в глазах жителей Миссисипи назначение для защиты их родного штата урожденного янки. Действительно, трудно понять логику Дэвиса в этом назначении (почему было не отправить под Виксберг Джонстона?); вероятно, ему нужно было найти пост для другого доставлявшего неприятности генерала — Пьера Борегара. Колоритный креол сменил Пембертона в Чарлстоне, откуда после обстрела форта Самтер пошла его слава героя.

Запутанная ситуация на западном театре войны в декабре заставила болевшего Дэвиса лично отправиться туда. Однако вместо решения проблем поездка в чем-то сделала их еще более сложными. Не советуясь с Джонстоном, Дэвис приказал дивизии армии Брэгга (7500 бойцов) присоединиться к Пембертону. В ответ на протест Брэгга и Джонстона по поводу того, что такой шаг может побудить войска Роузкранса в Нашвилле атаковать ослабленную Теннессийскую армию, Дэвис дал понять, что Пембертону противостоит еще более сильный противник, а удержание Виксберга является более важной целью, чем оборона Центрального Теннесси. Сопровождая Дэвиса в Виксберг, Джонстон с неодобрением высказался об оборонительных редутах Пембертона и предложил сократить линию укреплений, которую в таком случае могли бы защищать меньшие силы, а основная часть армии высвободилась бы для полевых операций.

Джонстон также был убежден, что главная армия Конфедерации в Миссисипи слишком мала, чтобы одерживать победы, поэтому он предлагал перебросить подкрепления из-за реки, даже если бы это привело к временной потере Арканзаса. Дэвис предполагал, что командующий в Арканзасе уже послал войска к Виксбергу, и не отдал соответствующего приказа, в результате ничего сделано не было. Джонстон пытался покинуть казавшийся ему незначительным пост; президент убедил его остаться, но взаимное недоверие и разногласия по стратегическим вопросам не сулили в будущем ничего хорошего.