Эти события вызвали взрыв ярости со стороны демократов и тревожные разговоры среди многих республиканцев. Самый весомый голос против раздался из Олбани, со съезда «военных демократов», многозначительно спрашивавших, пытается ли правительство подавить мятеж на Юге или «искоренить институты свободы на Севере»? Дело Валландигэма заострило многие вопросы, касавшиеся толкования Конституции. Может ли речь считаться актом измены? Может ли военный суд возбудить дело против гражданского лица? Имел ли право генерал (а в данном случае и президент) созывать военный суд и приостанавливать действие habeas corpus на территории, удаленной от линии фронта, где нормально функционируют гражданские суды? [1077]

Вопросы эти били в самую сердцевину политики администрации, пытавшейся тушить «пожар в тылу». Линкольн не хотел вести обсуждение этих вопросов в таком ключе. Его привел в замешательство арест Валландигэма Бернсайдом, о котором президент узнал из газет. Поставленный перед фактом, Линкольн счел, что меньшим из зол будет поддержать Бернсайда, а не осудить его, однако, пытаясь свести к минимуму политические последствия этого дела, он заменил тюремное заключение Валландигэма высылкой. 25 мая союзная кавалерия препроводила его под парламентерским флагом к позициям генерала Брэгга к югу от Мерфрисборо, где мятежники с неохотой приняли нежданного гостя.

Рассудительной поступок Линкольна имел лишь один недостаток: находясь в изгнании, Валландигэм выдвинул свою кандидатуру на пост губернатора Огайо на волне сочувствия от демократов штата. Попав в Уилмингтон, он сел там на корабль, прорвавшийся сквозь кольцо блокады, прибыл в Канаду и поселился в приграничном городе Виндзор, откуда и вел свою предвыборную кампанию. Перед тем как покинуть Юг, он разговаривал с несколькими конгрессменами Конфедерации и армейскими офицерами. Перед ними он развил свою идею воссоздать Союз путем заключения перемирия и ведения переговоров. Южане отвечали, что мир для них приемлем только на основе признания независимости Конфедерации. Если Валландигэм полагает, что Союз можно возродить путем компромисса, то он «жестоко заблуждается». В конфиденциальной беседе с агентом конфедератов Валландигэм сказал, что если Юг «сможет продержаться этот год, то сторонники мира на Севере сметут клику Линкольна с лица земли». Валландигэм не оставлял надежду на постепенное объединение, но у агента создалось впечатление, что если Юг откажется объединяться, то «тогда, возможно, он поддержит нашу независимость» [1078] .

Именно на этих принципах (за исключением «возможного» признания независимости Юга) Валландигэм и строил свою странную кампанию за пост губернатора. Задолго до того, как избиратели Огайо в октябре пришли на участки, успехи северян на фронтах поставили под сомнение мирную доктрину Валландигэма. Тем временем Линкольн решил разрядить напряжение, связанное с подозрением в попрании гражданских свобод, дважды ответив открытыми письмами критикам из демократического лагеря. Он отверг обвинение в том, что Валландигэма арестовали «только за слова, произнесенные им на общественном собрании». Арест был продиктован скорее тем, что «он пытался, и небезуспешно, помешать призыву в войска [и] поощрял дезертирство… Он наносил ущерб армии, от существования и боеспособности которой зависит жизнь всего государства». После этого президент задал риторический вопрос, ставший самым веским (и знаменитым) его аргументом: «Неужели я должен расстрелять несмышленого мальчишку, который бежит из армии, и одновременно оставить целым и невредимым коварного агитатора, который подстрекает его к дезертирству?.. Я считаю, что в этом случае заставить умолкнуть агитатора и спасти мальчика является не только конституционным, но и милосердным актом». «Страшный мятеж» проник и на Север, продолжал Линкольн, где «под прикрытием „свободы слова“, „свободы печати“ и habeas corpus [мятежники] рассчитывают набрать среди армию шпионов, информаторов, осведомителей, пособников и подстрекателей». Таким образом, вся страна могла считаться театром военных действий, вот почему аресты военными в районах, удаленных от линии фронта, были оправданными. Гражданские суды оказались «совершенно неспособны» противостоять настолько массовой угрозе жизнедеятельности государства. Это и были те непредвиденные обстоятельства, возникновение которых предвидели творцы Конституции, когда оговаривали право на приостановление действия habeas corpus в случае мятежа или вторжения. Использовав безыскусную, но выразительную метафору, Линкольн выразил уверенность, что необходимое в военное время ограничение гражданских свобод не станет прецедентом, фатальным для них в мирное время: «Я верю в это не больше, чем в то, что человек, вынужденный принимать рвотные средства во время болезни, будет настаивать на их употреблении и после выздоровления» [1079] .

Два письма Линкольна о гражданских свободах были широко распространены новообразованной Юнионистской лигой и Обществом лояльных издателей. Будучи уверенными в том, что «медянки» организованы в могущественные тайные общества, такие как «Золотой круг» и «Орден американских рыцарей», юнионисты вознамерились ответить созданием своих обществ. Основанные бизнесменами и другими состоятельными и влиятельными людьми, эти юнионистские, лоялистские лиги и их печатные органы оказались гораздо более могущественными, чем «тайные общества» демократов, несметная армада которых существовала скорее в воспаленном воображении республиканцев, чем на самом деле. Юнионистские лиги стали большим подспорьем Республиканской партии, которая в некоторых штатах стала называть себя Юнионистской партией, подразумевая тем самым, что оппозиция стремится к разъединению страны [1080] .

Первые успехи контрнаступления на позиции демократов-пораженцев были отмечены в Нью-Гэмпшире и Коннектикуте. В этих штатах губернаторские выборы проходили весной, и их результаты были своего рода моделью всех прочих выборов. В обоих штатах демократы номинировали членов «мирной» фракции, разделявших взгляды Валландигэма и надеявшихся воспользоваться разочарованием избирателей в войне. Республиканцы и юнионистские лиги были полны решимости сопротивляться возрастающей популярности демократов. Военное министерство предоставило весьма своевременные отпуска тем солдатам, которые, как ожидалось, направятся домой и будут голосовать за республиканцев. Этих усилий, пусть и с огромным трудом, но хватило. Республиканский кандидат в Коннектикуте победил с 52% голосов, а в Нью-Гэмпшире присутствие третьей силы — «военных демократов» — не позволило никому набрать большинство, после чего выборы были перенесены в республиканскую легислатуру, избравшую своего представителя [1081] .

Ключевым спорным вопросом на обоих выборах стал военный призыв, узаконенный Конгрессом 3 марта 1863 года. Демократы добавили всеобщую воинскую повинность в перечень грехов республиканцев наряду с освобождением рабов и военными арестами. Закон о призыве 1863 года имел целью главным образом под угрозой призыва стимулировать запись в добровольцы. Эту задачу закон выполнял, но был недостаточно эффективен из-за коррупции и вопиющих проявлений несправедливости, почему и стал предметом самых ожесточенных разногласий во время войны и примером того, как не нужно проводить призыв в будущих войнах.

К началу 1863 года набор добровольцев на Севере зашел в такой же тупик, как и на Юге годом ранее. Желавшие завербоваться в армию из патриотических соображений, искатели приключений или те, кого пристыдило общественное мнение, уже были на фронте. Усталость от войны и суровые реалии армейской жизни никак не способствовали увеличению числа волонтеров. Бурный рост военной экономики до минимума сократил количество безработных. По-прежнему осторожные попытки зачисления чернокожих солдат едва-едва начинали покрывать потери армии от болезней, ранений и дезертирства последних шести месяцев. Подобно Конфедерации в начале 1862 года, союзная армия год спустя испытывала колоссальную нехватку живой силы из-за окончания сроков набора: 38 «двухгодичных» полков, набранных в 1861 году, и 92 полка ополченцев, нанятых всего на девять месяцев, весной–летом 1863 года должны были разойтись по домам. Все это побудило Конгресс действовать.