Несмотря на свое доверие к Гранту, Линкольн в марте 1863 года позволил военному министру Стэнтону послать специального уполномоченного для расследования положения в Теннессийской армии. Уполномоченным этим был Чарльз Дейна, бывший главный редактор New York Tribune, а ныне помощник военного министра. Официально Дейна прибыл на Миссисипи для исправления положения с денежными выплатами, но Грант был осведомлен о его настоящей миссии. Вместо того чтобы оказать Дейне холодный прием (как советовали в его окружении), Грант встретил его весьма радушно. Это было мудро. Дейна отнесся к генералу благосклонно и начал отсылать в Вашингтон одобрительные отчеты. «[Грант оказался] самым скромным, бескорыстным и честным человеком, которого я когда-либо видел, к тому же абсолютно невозмутимым, — резюмировал позже Дейна свои впечатления. — Он не строит из себя великого деятеля, но обладает нравственным величием; он не оригинал и не блестящ, но искренен, склонен размышлять, к тому же он одаренный генерал, чью отвагу ничто не может смутить» [1059] .

Простые солдаты разделяли мнение Дейны. Они ценили в Гранте отсутствие «лишней рисовки», его стремление носить обычный мундир «без шарфа, шпаги и всяческих украшений, за исключением погон с двумя звездами». Один рядовой заметил, что солдаты больше «склонны видеть в нем дружелюбного товарища, нежели властного командира». Вместо того чтобы приветствовать его, когда он проезжал мимо, они «здоровались с ним, как со своим соседом: „Доброе утро, генерал!“, „Прекрасная погода, генерал!“, и подобные обращения он слышал повсюду… Это не было ни абсурдом, ни панибратством; Грант — простой слуга республики, перед которым здесь и сейчас стоит всего одна задача: переправить войска через реку в кратчайшие сроки» [1060] .

Вскоре Гранту удастся переправить их через реку, и результат будет впечатляющим. Однако в конце марта 1863 года общественное мнение на Севере как на Миссисипи, так и в Виргинии видело только неудачи последних четырех месяцев. «Эта зима сравнима с той самой зимой в Вэлли-Фордж» [1061] , — писал один офицер из Висконсина. В таком замечании, по крайней мере, можно было услышать надежду на лучшее, однако многие другие янки бросили даже надеяться. Капитан Оливер Уэнделл Холмс-младший, оправившись от полученной при Энтитеме раны, писал в подавленном настроении: «Армия устала от тяжелого и жестокого эксперимента… Я уже могу сказать, что Юг получил свою независимость». А неизменно лояльный Джозеф Медилл, редактор Chicago Tribune, был уверен, что «в 1863 году обязательно будет заключено перемирие. Нынешняя государственная машина не в состоянии противостоять мятежникам» [1062] . В обстановке кризиса доверия на авансцену опять вышли «медянки» со своей программой мира без победы.

Несмотря на всю свою занятость в январе 1863 года проблемами ведения войны, Линкольн заявил Чарльзу Самнеру, что опасается «пожара в тылу» в результате деятельности демократов (особенно на Северо-Западе) больше, чем неудач на фронте [1063] . Президент имел достаточно оснований для беспокойства — с каждым поражением северян фракция «мирных демократов» приобретала все больший вес, а введение закона о всеобщей воинской повинности в марте 1863 года придало антивоенному движению дополнительный стимул.

Лидером «мирных демократов» к 1863 году стал Клемент Валландигэм. Всего 42 лет от роду, обладавший импозантной внешностью конгрессмен из Огайо приобрел политический капитал пропагандой джефферсоновской философии «ограниченной власти». Вскоре после начала войны он заявил: «Я от всего сердца желаю восстановить Союз, Федеративный Союз, каким он был сорок лет назад». При этом Валландигэм питал сочувствие к южанам, будучи выходцем из виргинской семьи, женатым на дочери плантатора из Мэриленда. Хотя республиканцы Огайо с помощью избирательных махинаций не допустили его переизбрания, Валландигэм ушел не жалуясь, а громко хлопнув дверью. В своей прощальной речи в Палате представителей 14 января 1863 года и в последующей поездке из Нью-Джерси в Огайо он бранил войну и пропагандировал свои мирные предложения [1064] .

Валландигэм позиционировал себя как больший юнионист по сравнению с республиканцами, фанатизм которых спровоцировал разрушительную войну. Эти самые республиканцы, продолжал он, сражаются не за Союз, а за аболиционизм. И чего им удалось добиться? «Пусть на этот вопрос ответят павшие под Фредериксбергом и Виксбергом». Им никогда не удастся покорить Юг; единственными завоеваниями войны являются «поражения, долги, налоги, могилы… приостановление действия habeas corpus, попрание… свободы прессы и свободы слова… которые за последний год превратили страну в одну из самых ужасных тираний на земле». Какой выход из этого? «Нужно прекратить войну. Заключить перемирие… Вывести армию из отделившихся штатов». Начать переговоры о воссоединении страны. Валландигэм не переносил «фанатизма и лицемерия» возражений о том, что перемирие приведет к сохранению рабства. «Для меня в тысячу раз большее варварство и больший грех — продолжение этой войны… и порабощение белой расы бременем долгов, налогов и деспотической власти, [чем рабство негров]. Думая об условиях мирного соглашения, мы [должны] руководствоваться благополучием, миром и безопасностью лишь белой расы, невзирая на последствия этого соглашения для африканцев» [1065] .

Это стало программой фракции «мирных демократов» на следующие два года. В начале 1863 года эта фракция пользовалась поддержкой весомой части партии, если не ее большинства. Съезд демократов Нью-Йорка постановил, что война «против Юга является незаконной, неконституционной, и поддерживать ее невозможно». Между тем губернатор Нью-Йорка Горацио Сеймур пообещал «сделать все… чтобы сохранить Союз», осудил освобождение рабов как «кровавый, невежественный, революционный акт» и поклялся «укрепить и защитить суверенитет» Нью-Йорка от антиконституционного насилия федеральных властей [1066] .

В регионах проживания «серых» на Северо-Западе проблемы в экономике повлияли и на мировоззрение населения, происходившего от поселенцев-южан. Война отрезала их от привычных торговых маршрутов по Миссисипи и ее притокам, и они попали в зависимость от железных дорог и каналов янки, обслуживавших товарообмен между западными и восточными регионами страны. Реальное и мнимое возмущение высокими расценками и плохим обслуживанием на этих маршрутах еще больше усилило враждебность «серых» к выходцам из Новой Англии, которых они обвиняли в том, что те вершат их судьбы, контролируя как Конгресс, так и экономику. «Неужели мы превратимся в рабов бессердечных, расчетливых янки — обманутых их тарифами, ограбленных их налогами, обобранных их железнодорожными монополиями?» — вопрошал один редактор из Огайо [1067] .