Даже в самые тяжелые периоды осады, за исключением, пожалуй, долгих ночей страха, сохранялось некое элементарное чувство порядка. Между двумя сторонами имелась четкая граница, и солдаты могли отличить друзей от врагов. Обстрел, пусть зачастую и неэффективный, вселял страх как в военных, так и в гражданских, но люди свыклись с этим страхом, он стал неотъемлемой частью их обыденного существования, тем более что его источник был известен — враг, залегавший ниже уровня земли, как с той, так и с другой стороны. Теперь, когда Линкольн сдал город, страх распространился по обеим Каролинам, и хотя он был не таким интенсивным, как у участников осады, в нем было некое особое жуткое свойство, поскольку угроза возникала внезапно и нередко исходила от соседей и бывших друзей.

Недоброе отношение со стороны местных жителей явилось для англичан полной неожиданностью. Клинтон не рассчитывал, что наведение порядка в Южной Каролине будет легким делом, но он не считал эту задачу невыполнимой, и у него был план действий. 1 июня он и Арбетнот выпустили прокламацию с обещанием полного помилования пленным и другим активным мятежникам, которые примут присягу на верность Короне. Эта прокламация вызвала недовольство среди лоялистов, которые надеялись, что мятежники будут наказаны. А тут Клинтон обещает повстанцам, присягнувшим на верность, что они будут иметь те же права, которые всегда имели под британским правлением, плюс освобождение от налогов, введенных парламентом. Многие мятежники уже согласились на освобождение под честное слово, подвигнутые к этому гарантией, что их имущество останется в их собственности, а также слухами, что конгресс собирается уступить обе Каролины и Джорджию Великобритании.

Клинтон не верил честному слову своих пленных, и хотя он освободил несколько сотен, он также отправил других, открыто нелояльных, на острова у побережья и в плавучие тюрьмы в гавани. Там, в этих рассадниках заразы, в течение ближайшего года умерло восемьсот человек.

Через два дня после выпуска прокламации о снисхождении Клинтон, не посоветовавшись с Арбетнотом, выпустил еще одну (Томас Джонс, историк-лоялист, впоследствии сардонически заметил, что англичане надеялись подавить восстание с помощью прокламаций), согласно которой все, кто дал честное слово, должны были быть выпущены на свободу 20 июня, но при условии, что они дадут клятву поддерживать меры англичан по наведению порядка. Те, кто отказывался от активной поддержки, рассматривались как мятежники. Прямым следствием этого требования было то, что люди, которые в ином случае, возможно, не стали бы продолжать участие в войне, вернулись к активному сопротивлению. Но Клинтону не пришлось столкнуться с этим явлением. На следующей неделе, узнав, что в его отсутствие французы могут попытаться захватить Нью-Йорк, он отправился туда с четырехтысячным войском, большей частью лошадей и фургонов и значительным количеством снаряжения. Теперь он мог с чистой совестью препоручить командование Корнуоллису, который давно стремился к независимости.

Насколько тяжелую ношу взвалил Клинтон на Корнуоллиса, стало ясно очень скоро. Командование в обеих Каролинах было независимым, хотя главнокомандующим армии в Америке по-прежнему оставался Клинтон. Он наказал Корнуоллису усмирить Южную Каролину, вернуть Северную Каролину и направиться в Виргинию для проведения операций с участием контингентов из Нью-Йорка.

Хотя командование Корнуоллиса было независимым, он столкнулся с большими ограничениями при его осуществлении. Прокламации, которыми обязал себя Клинтон, можно было сбросить со счетов, что и было сделано, когда наиболее опасные из мятежников были брошены в тюрьму. Но прокламации породили сопротивление, которое росло в течение всего лета, росло с каждой попыткой подавить его. По сути, все действия Корнуоллиса, направленные на уничтожение врагов короля, были тщетными. Он столкнулся в Южной и Северной Каролинах с той же проблемой, с какой Хау и Клинтон столкнулись на Севере: для восстановления лояльности американцев требовалось подавить восстание, но процесс подавления только усиливал сопротивление.

Этот процесс практически сразу вышел из-под его контроля, приняв форму жестоких столкновений, происходивших в течение всего лета между лоялистами и патриотами. Одно из первых состоялось 20 июня, через десять дней после того, как Корнуоллис взвалил на себя командование. Полковник лоялистов Джон Мур, служивший под началом Корнуоллиса в верховьях реки Купер, вернулся к себе на родину в Рамсауэрс-Милл, Северная Каролина, и попытался завербовать своих соседей на службу королю. Откликнулись лишь около 1300 человек, чтобы в итоге потерпеть поражение в хаотичном сражении с равными по численности силами мятежников. Те из людей Мура, кто выжил, дезертировали, оставив его с тридцатью не успевшими убежать солдатами, которых он повел к Корнуоллису в Камден.

Три недели спустя, 12 июля, повстанцы под началом капитана Джеймса Макклюра разбили отряд лоялистов, которым командовал капитан Кристиан Хак, офицер, служивший в легионе Тарлтона. Сражение состоялось на плантации Уильямсона (ныне Брэттонвилл), в пятидесяти милях к северу от Камдена в округе Катоба. А 1 августа Томас Самтер, получивший от Тарлтона прозвище Бойцовый Петух, бросил 600 солдат против намного меньших по численности сил лоялистов во главе с подполковником Джорджем Тернбуллом у Роки-Маунт. Лоялисты сумели постоять за себя. В следующем месяце лоялисты понесли тяжелые потери у Хэнгинг-Рок. Но даже когда им сопутствовал успех в бою, как, например, в ходе набеговой операции военно-морского флота под Джорджтауном, они одновременно наживали себе врагов. Под Джорджтауном, в округе Вильямсберг, американские ополченцы при появлении вражеского флота начали в массовом порядке собираться в отряды.

Упомянутые схватки имели достаточно серьезные масштабы, чтобы войти в историю. Многие другие стычки, рейды и человекоубийства давно и прочно забыты. Тем не менее они играли важную роль, так как побуждали людей к действию. Рейд на лоялистов ознаменовал возвращение Томаса Самтера в действующую армию. Ранее он вышел в отставку и удалился на свою плантацию близ Стейтсборо, но в мае солдаты из легиона Тарлтона сожгли его дом. Эндрю Пикенс, руководитель партизанского движения, обладавший не менее выдающимися способностями, нарушил свое обязательство неучастия в военных действиях после того, как тори разорили его плантацию.

Мы никогда не узнаем, сколько еще людей взялись за оружие по сходным причинам. Но в течение всего 1780-го и значительной части 1781-го года Южную Каролину сотрясали жестокие конфликты.

Многие из них не выходили за рамки мелких рейдов, когда сосед воевал с соседом. Другие, запомнившиеся лучше, происходили с участием большого количества ополченцев с обеих сторон и часто включали в себя нападения на вражеские посты, обозы и курьеров. Такие виды военных действий, как мелкие кровавые стычки, перестрелки и поджоги, будили в людях худшие инстинкты (и лишь в единичных случаях — лучшие качества). Хуже всех были так называемые «чужаки» — перебежчики, наемники и мародеры, воевавшие со всеми без разбора и ради возможности поживиться объявлявшие себя борцами за идею. Люди такого сорта ранее уже всплывали в Нью-Йорке и Пенсильвании, где, как ныне в обеих Каролинах, они сеяли смерть и разорение в обоих враждующих станах.