Женщина же — жена. Кого на Востоке интересуют чужие жены? Только самоубийц, желающих принять смерть страшную и неторопливую на пару с какой-нибудь красоткой. А что, нечасто, но такие появляются и дарят подданным великого султана несколько часов незабываемого зрелища. Сколько конкретно? А это от мастерства палача зависит.

Так что на даму никто особого внимания не обратил. Мужчины лишь отметили правильные черты ее лица, а также платок, накинутый на голову, как принято у жительниц Магриба. Ну и слава Всевышнему, а то приезжают тут всякие с севера и смущают сердца правоверных, расхаживая в неподобающем виде. И вразумить гнусных невежд никак нельзя, султан запрещает. Говорит, этих трогать не сметь, ибо жены иностранных послов.

Точнее — его каваши говорят, а уж они врать не будут.

Но все равно, нет-нет, да и найдется батыр, кто объяснит если не словом, так уж делом глупой ханум, что предписанные Всевышним правила приличий должны соблюдаться. Его потом казнят, как водится, но не строго, только голову отрубят. Зато неверные понимают, куда приехали, о скромности вспоминают.

А эта — ничего, по улицам может ходить безбоязненно. Не по всем, само собой, но ведь город на то и город, чтобы знать, кому и куда соваться не следует.

Впрочем, утром полюбоваться, как огромный корабль входит в порт и швартуется у причала, эти двое не вышли. И то сказать, молодые, горячие. Почитай до рассвета из их каюты такие стоны раздавались! Молодцы. Завет Всевышнего «плодитесь и размножайтесь!» исполняют со всем рвением и прилежанием. А что нет пока детей, так это дело, безусловно, наживное, если относиться к нему столь добросовестно.

Когда все прочие пассажиры уже разъехались по своим делам, стих ливший всю ночь нудный дождь и выглянуло не по-зимнему яркое солнце, супруги изволили спуститься по трапу. Молодые, цветущие. Он невысок, но широк и румян, объемен в талии, что говорит о склонности к комфорту и вкусной, хорошо приготовленной еде. Именно таким и должен быть солидный мужчина, занимающий серьезную должность в посольстве при дворе самого Великого Повелителя.

Она — одного с ним роста, черноброва, смотрит на окружающих надменным взглядом. Бежевый химар скрывает волосы, а фигура неопределима под свободным темно-серым с белоснежной отделкой фераджи, скромно скрывающим все, что должно быть укрыто от посторонних взоров.

Ступив на пирс, пара проходит через ажурную арку. Краткая вспышка!

Все нормально — артефакт определяет способность прибывшего к магии — сильным европейским магам доступ в империю закрыт. Но этот не силен, так, умеет кое-что, как все европейские дворяне, но серьезного заклятья не сотворит. Милости просим, уважаемые!

Супругов встречает высокий широкоплечий красавец, одетый по последней парижской моде.

— Господа д,Оффуа, позвольте представиться, второй секретарь посольства барон де Прад. Ваши сиятельства, прошу в карету. — Он указал на стоящий неподалеку роскошный экипаж. — О багаже не беспокойтесь, его доставят в подготовленный для вас дом. Большой, уютный, с толстыми стенами, есть даже конюшня, в которой, правда, никогда не держали лошадей, но если пожелаете…

И замолк, не договорив. Де Прад вообще оказался господином, мягко говоря, неболтливым. Во всяком случае, всю дорогу он молчал, предоставив приезжим молча любоваться столицей величайшего города Востока. Ну, это так считалось. Действительно, при взгляде с моря приезжих восхищал величественный белоснежный дворец с голубыми куполами, увенчанными золотым символом Всевышнего, возвышавшийся в окружении изящных минаретов над мощной крепостной стеной.

С борта галеона было трудно полностью насладиться всем этим великолепием, но воображение подсказывало молодым людям, что обитатели дворца живут в роскоши, недоступной европейским монархам. Хотя бы потому, что те являются всего лишь первыми среди равных им дворян. В отличие от султана… нет, СУЛТАНА! Наделенного, как учили их совсем недавно, властью абсолютной. Того, кому не нужен даже суд, чтобы решить судьбу любого подданного. Иногда и палач не нужен — достаточно послать неугодному шелковый шнурок, все остальное с собой бедолага сделает сам.

Но это если любоваться с палубы корабля. Здесь же, на улицах, самая обычная, почти непролазная грязь.

Так что поездка молодым людям не запомнилась вовсе. Карета катилась по узким и грязным улицам между прилипшими друг к другу двухэтажными, абсолютно невзрачными домами, похожими настолько, что даже под ярким солнцем они сливались, казались одной нескончаемой серой лентой. Повороты, повороты, в которых даже виконт запутался уже через десять минут.

Наконец карета остановилась на площади. Достаточно широкой, чтобы на ней, не особо теснясь, могли разместиться четыре немаленьких экипажа. Или телеги, в зависимости от потребности окрестных жильцов.

Что же, дом был хорош. Сложенный из ярко-красного кирпича, покрытый оранжевой черепицей, рядом не было ничего похожего. Наверное, если, заблудившись, придется спрашивать дорогу, будет достаточно сказать: «Красный дом».

«Э-э… кизил ев… или все-таки кирмизи? — Выйдя из кареты, виконт задумчиво почесал лоб. — Надо будет у Делал уточнить. Плохо я еще османский знаю, мало, получается, занимаюсь».

Галантно протянул руку, помог супруге.

Из дома вышли двое. Узкоплечий черноволосый мужчина средних лет с покрытым редкими оспинами лицом и аккуратной бородкой, в которой уже посверкивала серебром седина, и женщина. Вот о ней сказать и вовсе было нечего: голубая чадра укрывала лицо так, что видно было лишь яркие темно-карие глаза, а темно-синий фераджи надежно прятал фигуру.