— Желаю удачи, Стас. Заметь, не ума. Ум не дефицит — смотри какие мы тут все умные! А вот удачи как раз хватает не всем.

Меня повели по знакомым коридорам, но теперь идти было гораздо легче.В одной из камер, когда мы проходили мимо, кто-то надрывно тянул заунывную песню: «Каганка, все ночи полные огня! Каганка, за что сгубила ты меня!». Упоминания огня быстро привело меня в чувство, вырвав из мечтательных предвкушений свободы.

Дежурный стоял у стойки и копался в журнале.

— Так, Каримов, Станислав... ага. Вот. Значит, получаем обратно нажитое непосильным трудом.

Он вытянул из шкафа серый пластиковый лоток. Там были мой телефон, ключи от квартиры, кошелёк, записная книжка с телефонными номерами. И какая-то странная тряпка, похожая на портянку. Последняя, очевидно, не моя.

— Телефон разряжен. Проверяй, всё ли на месте.

Я стал проверять вещи. Всё вроде бы на месте. Дежурный тем временем что-то бубнил:

— Зря уходишь, конечно. Тут хорошо, уютно. Камера почти без сквозняков. Соседи культурные, авторитетные. Ну те, что ночью не орут. И шконка тёплая.

— Заманчиво, но, пожалуй, я лучше покину вас, — ответил ему.

Он хмыкнул. Подал мне ручку.

— Вот здесь распишись. Что имущество вручили, душу вернули, долгов не оставил.

Я взял ручку. В этот момент мимо проходил ещё один надзиратель и дверь за ним закрылась не до конца. На стене в той комнате висело зеркало. Я взглянул в него — и внутри всё сжалось. Холодком по позвоночнику прошёл кто-то, кого я не звал.

В отражении стоял я. А за моей спиной — кто-то ещё. Тень. Вытянутая. Очень тонкая. Почти прозрачная. Но необычная. Глаза я не разглядел — но ощутил взгляд. Я резко обернулся. Позади — пусто. Никого. Только дверной косяк с облупившейся краской. Вздрогнув, медленно повернулся к стойке и подписал журнал. Дежурный посмотрел на меня с лёгким прищуром.

— Что-то лишнее увидел?

— Наверное, — сказал я. — После ночи на шконке всякое со зрением может быть.

Он пожал плечами. Просмотрев свои документы с какой-то ленцой произнёс:

— Ну всё. Свободен, как ветер. Только не забывай — дверь всегда открывается в обе стороны. Приходи почаще, не забывай. У нас здесь уютно.

— Вы так здорово умеете уговаривать, — сказал я. — И что, многие соглашаются?— Ты не поверишь, Каримов, насколько велик процент возвращающихся.Я хмыкнул в ответ и прошёл по коридору вперёд. Двери с шумом открылись. Я оказался на улице.

Солнце ударило в лицо резко, как пощёчина. Не потому, что яркое — а потому, что настоящее. Воздух был свежим, с запахом пыли, бензина и глотком свободы.

На ступеньках стояла Настя. Волосы слегка растрепались, на носу — солнечные очки, в руках телефон, в который она только что кого-то торопливо уверяла, что у неё «всё под контролем». Когда она увидела меня, на её лице появилась улыбка — сначала растерянная, как будто она не сразу поверила, что это я. Потом — настоящая, тёплая, такая, словно меня не было лет десять.Я остановился, а она, не раздумывая, сделала несколько шагов навстречу — прямо в мои объятия.Я сжал её крепко, опасаясь, что всё это сейчас исчезнет, окажется сном или каким-то очередным обманом тени.

— Живой, — выдохнула она со всхлипом.

— Ага, вроде живой, а ещё невредимый — пробормотал я в её плечо.

Мы постояли так несколько секунд. Потом чуть отстранившись, посмотрел в глаза девушке.

— Настя… спасибо тебе. За всё. За то, что не испугалась, не исчезла, не сбежала. И за адвоката тоже. Где ты вообще его нашла? Это было прямо как в кино.

— Игнатьев? — усмехнулась она. — Это старый знакомый моего дяди. Он раньше кем-то в министерстве внутренних дел работал, потом ушёл в частную практику. У него связи в системе — к нему даже генералы обращаются. Я, честно говоря, думала, он откажется. А он — сразу: «Излагай, я разберусь».

— Он реально разобрался. Он мне в кабинете так спокойно сказал: «Фактически дела нет». А я... я даже не сразу поверил. До сих пор не верю, если честно.

— Я тебе говорила, что всё обойдётся, — мягко сказала Настя, и провела пальцами по моей щеке. — У тебя вид, как у человека, который уснул в такси, а проснулся в могиле.

— Очень точное сравнение. И да — в могиле спится лучше, чем в «Батырке».

— Там всё было так плохо?

Я вздохнул.

— Не столько плохо, сколько тесно. В голове. Но присутствовали и странные моменты. Камера у меня была своеобразная. Как и соседи. Один считал, что он перст Одина. Второй — авторитет без татуировок. А третий, — я замолчал, — третий бормотал ночью про огонь. Про кого-то по имени Азар. И звал его обратно.

Настя нахмурилась.

— Ты думаешь, это как-то связано?

— Всё связано, — сказал я, глядя ей в глаза. — Просто мы это понимаем не сразу.

— Ну, сегодня ты хотя бы не в тюрьме. Это уже хорошее начало.

— Начало, — повторил я. — И очень хочется, чтобы ты в этом новом начале была рядом.

Настя ласково улыбнулась, без намёков и осторожностей.

— Я уже рядом.

Мы спустились со ступенек, и я впервые за два дня почувствовал землю под ногами. Она не качалась. Не трещала. Она просто была.