После моего прошлого вторжения тут все восстановили, но я чувствовал отголоски собственной энергии в земле, воздухе и самой реальности.

Три армии Байгу оккупировали Оплот Вечной Тьмы снаружи, но большего пока банально не успели. И раз уж я прибыл на место, не было особого смысла просто стоять и смотреть за их стараниями.

В отличие от Лавовой Феи, Оплот не сдался сразу. Однако Руйгу-подчиненные Умсы после того, как я его пожрал его и все вассальные клятвы были растворены чревоугодием вместе с его Законом, почти все либо разбежались, либо явились к Золотой Челюсти, Бенингируде и Воффарин с повинной.

Защищать мир Умсы осталось лишь около двух десятков Руйгу, но главной проблемой были не они.

Из врат цитадели, словно тени, материализовались и тут же перешли в духовный мир восемьдесят одна фигура. Теневая Гвардия. Бывшие Руйгу, которых Умса с помощью своего Закона вечной тьмы обратил в Теней — существ без собственной воли и без самой жизни, чья боевая мощь была доведена до предела благодаря изменению правил их миров.

Их черные латные доспехи, покрытые странными фиолетовыми прожилками, казалось, поглощали свет. Черноту вместо лиц скрывали шлемы с узкими прорезями, из которых струился темно-серый дым. В руках — изогнутые клинки, выкованные из осколков ночи.

— Они даже не дышат, — хмыкнул я.

Трое Байгу за моей спиной переглянулись. Золотая Челюсть, его клыки сверкали в полумраке, нервно постукивал когтями по траве духовного мира.

— Они уже мертвы, — прошипела Бенингируда, её глаза сузились. — Умса выжег из них всё человеческое.

Я шагнул вперед, и в тот же миг все восемьдесят один страж синхронно повернули головы в мою сторону. Ни звука, ни возгласа — только мертвая тишина и ощущение, будто восемьдесят одна пара глаз просверливает меня насквозь.

— Если понимаете меня, — сказал я, разжимая кулаки. — Отойдите в сторону.

Ответом был мгновенный, слаженный боевой клич — вернее, его полное отсутствие. В полной тишине восемьдесят один клинок вышел из ножен, и Теневая Гвардия ринулась в атаку.

К их сожалению, несмотря на доведение боевого потенциала Руйгу до предела после превращения в Тень, любой Байгу смог бы справиться с Теневой Гвардией без особого труда. Про меня и говорить не стоило.

Аспект Понимания развернулся во мне, как карта местности. Я видел их слабые места — микроскопические зазоры в доспехах, едва заметные задержки между движениями. Аспект Повешенного дал мне то, что было нужно — рывок за пределы возможного.

Я вонзил пальцы в шлем ближайшего стража. Металл затрещал, подаваясь под моим напором. Одно движение — и смерть. Не окончательная, разумеется, но в моем понимании это убийство означало бы, что ни одному Гвардейцу уже не стоит ждать от меня пощады.

При том, что вот они как раз не были ни в чем виноваты. Лишенные собственной воли, они банально не имели никакой возможности противиться приказам Умсы. К тому же Гвардецами становились не по доброй воле, Умса создавал их как раз из тех Руйгу, кто отказался ему подчиняться.

И раз уж так, возможно, стоило попробовать хотя бы частично восстановить баланс бесчисленных убийств.

— Держите их всех, кроме этого, — указал я свободной рукой на остальных Гвардейцев, уже собирающихся атаковать меня со всех возможных сторон.

Золотая Челюсть, Бенингируда и Воффарин без возражений выполнили приказ. Их энергии вырвались на волю, спеленывая Теней по рукам и ногам.

Потеряв возможность сопротивляться, Гвардейцы просто замерли, словно изваяния, лишь тьма клубилась вокруг них, принимая причудливые формы. Лишь Гвардеец в моей руке слегка дрожал, да и то от того, что я с каждой секундой все сильнее деформировал его шлем, бывший, как и доспех в целом, частью формы Тени.

Я приблизил лицо к его забралу, ощущая, как холод исходит изнутри его доспехов.

— Сейчас будет больно, — предупредил я, не ожидая ответа.

Аспекты пробудились во мне. Понимание проникло в сознание гвардейца, а повешенный последовал за ним. Мои глаза зажглись внутренним светом, когда я начал методично разрушать ментальные барьеры, возведенные Умсой.

Гвардеец затрясся в моих руках. Из-под его шлема хлынули струйки черного дыма, а его крик — если это можно было назвать криком — разорвал тишину Пустоты.