За столом сидела облаченная в белые одежды женщина. Чуть поодаль, возле сваи дома, курили еще две полноватые тетки, но у них из белого были только шали. Плакальщицы, которых нанимали, чтобы продемонстрировать охватившее семью горе, или чтобы доверить им пролить слезы, которых у скорбящих родственников в такой ответственный день почему-то не набралось. Женщина за столом напоминала изваяние: прямая, как будто кол проглотила, бледная в тон одеянию, с поджатыми тонкими губами. Ярким пятном были только глаза — красные, воспаленные, мерцавшие лихорадочным огнем, но ничего не видевшие.

Только когда полсильвера мелкими монетами ударились в пустую миску для пожертвований, женщина встрепенулась и удивленно посмотрела на подошедших. С трудом шевельнула губами, будто забыла, как говорить.

— Спасибо, — произнесла она. Голос звучал гулко, как если шепнуть в пустой кувшин в надежде поймать эхо.

— Соболезнуем вашей утрате, — заговорила Элль. Глаза женщины впервые за все время шевельнулись, сфокусировались на ней. И тут же темную радужку сковало льдом, а все черты скривились от отвращения.

— Если бы не ваши зелья…! — ее лицо исказило болью, а через секунду взгляд безразлично потух, будто женщина в одно мгновение осознала тщетность и бессмысленность своего гнева.

На помощь тут же подоспел Ирвин.

— Вы абсолютно правы, — сказал он. Мягко приобнял Элль за плечи и отодвинул в сторону, как мешающую декорацию. — Поэтому мы и здесь. Вайнона, верно?

Она глянула на него и дернула губами. Как будто даже это небольшое движение, само пребывание здесь и сейчас требовало от нее слишком много сил. В глазах подо льдом безразличия смешивались гнев и отвращение.

— Меня зовут Ирвин, я детектив. Мы расследуем смерть вашей сестры и ее мужа. Возможно, вы могли бы нам помочь выяснить некоторые детали… А мы сделаем все, чтобы виновные были наказаны.

Вайнона хмыкнула и скрестила руки на груди, испепеляюще глядя на детектива.

— Я и так знаю, кто виновен.

У Элль перехватило дыхание. Разговорить женщину оказалось даже проще, чем она могла подумать. Сперва она даже обрадовалась, но уже через секунду сбилась, запнулась о собственные мысли. В этой женщине клокотал гнев, и Элль была уверена, что бы она ни сказала, это не будет на самом деле иметь отношения к их делу.

— Правда? — Ирвин просиял, как будто у него таких задних мыслей не возникало вовсе.

Наплевав на все священные обряды, он сел на стул подле Вайноны, предназначенный для плакальщиц. Женщины возле дома обратили на это внимание, но лишь закурили по новой сигарете.

— Да, — скорбящая стиснула себя руками и насмешливо посмотрела на Элль. — Ви сама виновата в том, что случилось. Она подписала себе приговор, когда вышла за своего алхимика.

Последние слова вылетели из ее тонкогубого рта шипящим плевком, и женщина даже немного улыбнулась с болезненным облегчением. Элль потребовались все силы, чтобы не скривиться. «Скорбь — тяжелая работа, — прозвучал в голове голос Летиции. — Тебе дозволено только грустить, тосковать, но не злиться и уж тем более не радоваться. Иначе что люди подумают?»

— Вы так считаете? — Ирвин придвинулся ближе. На долю секунды перехватил взгляд Элоизы и скосил глаза в сторону плакальщиц. Элль вздохнула и направилась в их сторону. Стоило сойти с притоптанной улочки, как каблуки сапог стали втыкаться в рыхлую грязь с редкой порослью жухлой травы.

Стоило ей отойти на пару шагов, как Вайнона даже задышала свободнее. Приосанилась, глядя на Ирвина из-под полуопущенных век.

— Да, — произнесла она, скаля зубы, — считаю. Она, конечно, клялась в любви. И была уверена, что ему, как алхимику, то есть пострадавшей стороне, быстрее выделят жилье.

— И что в итоге?

— А что в итоге? Промыкались по съемным комнатам. Она работала на водоочистной станции в две смены, чтобы наскрести денег на съемную квартиру, лишь бы больше с соседями не жить. А Сай ее только и делал, что пропадал в кабинете, какое-то сонное зелье изобретал, чтобы грант от Верховной Коллегии получить. Вот только никаких экспериментов там не было.

С каждым вдохом ее речь становилась все запальчивей. Под конец женщина и вовсе подхватила пузатый графин с мутной белой жидкостью и щедро плеснула себе в стакан. Опрокинула содержимое в рот, не дыша, и довольно поморщилась, вздрогнула всем телом. Щеки порозовели, даже губы как будто припухли, расплываясь в улыбке. Злорадной, в изгибе которой читалось: «А я говорила».

— А если не эксперименты, то что? — спросил Ирвин, гладя женщину взглядом. Ее распирало от слов, которые она не могла высказать, пока сестра была жива.

— А то вы не знаете? Что происходит с мужчиной, когда он начинает осознавать, что он неудачник, а его жена уже не может убедить его в обратном? Он находит другую женщину! — она фыркнула. Закинула ногу на ногу. — Явилась ко мне наша страдалица на той неделе, вся в слезах. Обиженная, до глубины души. Нашла у него рубашку всю в помаде.