– А папа… что насчет…? Я имею в виду, сможет ли он..?

В конце концов, это ключевой вопрос, не так ли? Вопрос, который не дает мне покоя ни днем ни ночью. Подействует ли вакцина на папу?

Успеет ли он получить ее вовремя? Дело в том, что у папы разновидность болезни Альцгеймера, которая более устойчива к обычным методам лечения. Конечно, он принимает нужные медикаменты, а также еженедельно проходит процедуры магнитной стимуляции нейронов в коре головного мозга, но замедлило ли это течение болезни? Лишь незначительно.

Несколько лет назад папа участвовал в испытаниях другой вакцины от болезни Альцгеймера, в то время, когда я все еще был погружен в исследования, которые позволили бы нам создать нашу. Пока я продвигался вперед так быстро, как только было в человеческих силах, исследуя и разрабатывая формулу, собирая команду, папа получил возможность опробовать вакцину, ныне несуществующую. Мой метод в чем-то схож, тоже нацелен на комплекс белков в мозге, распад которого происходит с возрастом и катализирует заболевание. Оба метода могли быть использованы для предотвращения заболевания, но, что наиболее важно, для его лечения: обратить вспять потерю памяти и образование бляшек. Но вакцина, которую получал папа, была запрещена из-за побочных явлений. Папа был одним из почти шести процентов участников испытаний, у которых развился менингоэнцефалит – воспаление оболочек мозга.

Он мог умереть. На самом деле, он чуть не умер.

Именно поэтому его врачи единодушно заявили, что впредь ему категорически противопоказано участвовать в испытаниях. Однако, как только наша вакцина будет одобрена FDA, это будет совсем другая история…

Так что время имеет решающее значение, в буквальном смысле.

– Мы надеемся, – наконец говорю я. – Мы надеемся, что папа успеет ее получить вовремя. Это все… Я работаю над этим. – Я чуть не добавляю: практически всю свою сознательную жизнь.

– Знаю. – Рори смягчается, и мне кажется, что возникшее между нами непонимание исчезает. – Как он?

Я пожимаю плечами.

– Думаю, как раньше. Более или менее.

– Но…?

Я понимаю, что она хочет знать подробности. О том, что он больше не может бриться. Теперь я делаю это за него. С ним круглосуточно находится помощница, его медсестра Сюзетта, но я предпочитаю сам заботиться о некоторых мелочах, когда навещаю его, а это происходит почти каждый день. Действительно ли моя сестра хочет знать, что папа иногда переходит на бессвязный лепет, говорит о вещах, в которых нет никакого смысла? Что ему сейчас трудно ходить самостоятельно? Что он часто замолкает на полуслове, а затем переходит на взволнованный русский, который он изучал в школе, хотя жил на Украине. Но я не понимаю его, потому что он никогда не учил нас русскому. Эмигрировав в Америку, он испытывал лишь одно желание – быть американцем.

Действительно ли Рори хочет знать, что недавно спросил Сюзетту, не ее ли я сын?

– Ему становится хуже. Ты действительно хочешь это услышать?

– Но он узнает тебя, – вставляет Каро, бросая на меня хмурый взгляд. – Рор, все не так плохо, как говорит твой брат. Часто, когда я навещаю его, он по-прежнему восторженно восклицает: «Кэролайн!» со своим невероятным акцентом. Никогда в жизни я не чувствовала, что кто-то настолько рад меня видеть, как Ансель Аронов. А его объятия? Он по-прежнему дарит крепчайшие, самые крепкие и долгие объятия.

Она улыбается, правда, грустной улыбкой. Иногда я забываю, что наш папа – единственный отец, который был у Каро. В последнее время она видится с ним чаще, чем с Рори, хотя надо отдать сестре должное – она прилежно навещала его раз в шесть недель, когда жила в Лос-Анджелесе. Сейчас, уехав в Италию, Рори часто звонит, как рассказывает Сюзетта.

Она морщится.

– После этого путешествия я собираюсь съездить в Мичиган и повидаться с ним.

– Я знаю, ему бы это понравилось, – говорю я. – Но, послушай, он хотел, чтобы ты жила своей жизнью. Он всегда хотел, чтобы мы жили своей жизнью.

– Тебе легко говорить. Ты видишь его постоянно.

Я пожимаю плечами.

– Я думаю, мы сами делаем свой выбор.

– Хотела бы я жить в мире со своим, – шепчет Рори.

– Может, ты переедешь в Мичиган?

– Черт, нет. Извините, ребята. Извините. Но нет.

– Понял. Нет так нет. – Я пытаюсь произнести это легко, но чувствую, как что-то сжимается у меня в груди. – Мичиган всегда был похож на слишком тесный ботинок, – говорю я, повторяя фразу, которую она произносила когда-то. В моем тоне звучит сарказм, который я не в силах подавить.

Я тоже мог бы уехать из Мичигана после университета. Массовый исход студентов в Чикаго, в Нью-Йорк, в Лос-Анджелес – обычное явление. Но, когда я учился в аспирантуре, у папы начались проблемы с памятью. Я решил остаться. Переключиться на исследования болезни Альцгеймера. Пустить корни в Детройте. Хотелось верить, что город возродится, в том числе и благодаря моей компании.

Мечты Рори перенесли ее через всю страну в крупные новостные агентства Лос-Анджелеса. Это оправданно с точки зрения карьеры, но, возможно, ей просто не хотелось наблюдать папино «падение» из первого ряда…