Республиканцы, конечно же, решили оспорить результаты выборов. Они официально выдвинули своим кандидатом в Сенат Авраама Линкольна, бывшего вига из Спрингфилда, который один срок проработал в Конгрессе в 1845–1847 годах, но никогда не был заметен в национальной политике. Люди, знавшие его, понимали, что Линкольн — находчивый человек, обладающий способностью к запасной и мускулистой логике, которая в полной мере проявилась во время предвыборной кампании.

Результатом стало одно из самых важных интеллектуальных обсуждений вопроса о рабстве, которое происходило на протяжении трех десятилетий почти непрерывных споров. Большая часть дискуссий аболиционистов сегодня кажется неинтересной, потому что сводилась к обличению греха, а большая часть дискуссий политиков кажется ещё более бесплодной, потому что они не касались непосредственно рабства, а фокусировались на таких юридических моментах, как полномочия территориального законодательного органа. Но Линкольн и Дуглас спорили о том, что Америка должна делать с рабством, и именно это придает особое историческое значение поединку между ними. Однако следует добавить, что даже в их случае было много банальностей и повторений, и хотя дебаты были знамениты с тех пор, как их провели, иногда они были знамениты не по тем причинам. Прежде чем добраться до сути дебатов, необходимо преодолеть целый пласт фольклора.

Линкольн и Дуглас вели активную предвыборную кампанию в 1858 году. Линкольн произнёс шестьдесят три речи, Дуглас утверждал, что произнёс сто тридцать. [586] Кроме того, в следующем году оба мужчины выступали в Огайо, и хотя они не встречались на одной платформе, они отвечали на аргументы друг друга, как на дебатах, и продолжали оспаривать некоторые моменты, впервые разработанные во время кампании 1858 года. [587] Таким образом, случаи, когда эти двое встречались в личном противостоянии, были лишь частью гораздо более масштабной операции. Но 24 июля Линкольн предложил Дугласу в письме, чтобы они «разделили время и выступали перед одними и теми же аудиториями во время нынешней агитации». Дуглас, более привлекательный из них, не приветствовал идею предоставить аудиторию своему оппоненту, но согласился на одни совместные дебаты в каждом из девяти округов Конгресса, кроме округов Спрингфилда и Чикаго, где оба уже выступали. Таким образом, с 21 августа по 15 октября состоялось семь совместных дебатов. [588]

Благодаря этим встречам выборы в сенат штата Иллинойс в 1858 году стали, возможно, самым известным местным политическим состязанием в истории Америки. Все знают или должны знать, что Линкольн и Дуглас вели активную кампанию в прериях Иллинойса, что они боролись друг с другом в драматических испытаниях на прочность, что Дуглас выиграл непосредственную ставку — место в сенате, но что Линкольн занял позицию, с которой он смог победить Дугласа в борьбе за более значительный приз — президентство — только два года спустя. Во многих отношениях популярный образ этих дебатов соответствует действительности. Начнём с того, что они были почти идеальным примером американской демократической практики девятнадцатого века в её лучшем виде. По пыльным дорогам сельского Иллинойса фермеры гнали свои упряжки в провинциальные городки — в Оттаву, Фрипорт, Джонсборо, Чарльстон, Гейлсбург, Куинси, Альтон — чтобы послушать выступления кандидатов. В жаркие августовские и сентябрьские дни эти простые люди, люди с ограниченным образованием, в течение двух с половиной — трех часов слушали аргументы и опровержения двух кандидатов. В зале царила праздничная атмосфера, которую можно было сравнить с днём Большой игры в любом американском студенческом городке. [589] Музыка оркестра будоражила знойный воздух, а кандидаты оживляли мероприятие шутками и оживлёнными парированиями и нападениями. В этих схватках лицом к лицу соперники иногда нападали друг на друга с грубой боевитостью людей, которые верят в своё дело и не боятся драки, но всегда по американской моде, когда после обмена ударами можно пожать друг другу руки. Это было то, что обыватели называют хорошим спортивным стилем, а ученые — консенсусом, и в основе своей это означало, что ценности, объединявшие их как американцев, были важнее тех, что разделяли их как кандидатов, или, если не это, то хотя бы то, что право бороться за свои идеи подразумевало обязательство вести честную борьбу и признавать демократические узы с другими борцами за другие идеи. Линкольн и Дуглас оба говорили с силой, в прямом, непритязательном стиле, но, хотя они иногда приправляли свои речи домашними анекдотами и деревенским остроумием, они не были снисходительны к своим сельским слушателям. Более того, в ходе дебатов были рассмотрены некоторые глубокие вопросы демократии с интеллектуальной строгостью.

В общем, неудивительно, что американцы двадцатого века, сидящие в креслах в кондиционированных помещениях и смотрящие на экраны телевизоров, где кандидаты в течение нескольких скучных минут решают вопросы жизни и смерти, с ностальгией вспоминают дебаты Линкольна-Дугласа. Неудивительно также, что гражданская компетентность относительно необразованных иллинойсцев середины XIX века должна казаться впечатляющей более позднему поколению, в котором длительное образование, невежество и политическая апатия часто идут рука об руку. Как и то, что личная терпимость, с которой Линкольн и Дуглас могли соглашаться с разногласиями, должна оказаться привлекательной во времена, когда «терпимость» часто приравнивается к безразличию и когда трудно найти согласие в отношении базовых ценностей. Есть много причин, по которым конкурс Линкольна-Дугласа стал символом демократии на низовом уровне, и вполне естественно, что он стал частью американской памяти и национального фольклора.

Однако когда фольклор присваивает себе место действия, он, к сожалению, сразу же начинает улучшать историю, добавляя к ней характерные вымышленные штрихи. Прежде всего, он превращает обычное состязание в эпическую борьбу между добродетельным и, казалось бы, беззащитным героем с одной стороны и злым, казалось бы, непобедимым противником с другой. В этой борьбе добродетель неизменно побеждает злобу с помощью какого-то простого, но сверхъестественно эффективного средства — серебряной пули, волшебной фразы, пращи для Давида против Голиафа.

Когда в 1858 году конкурс на место в Сенате Соединенных Штатов от Иллинойса был таким образом драматизирован, история претерпела некоторые удивительные изменения. Хотя Линкольн в течение двадцати лет был преуспевающим адвокатом в Спрингфилде и признанным лидером среди вигов, легенда превратила его в простого рельсоукладчика, первопроходца, только что вышедшего из леса. Хотя Дуглас был загнан в угол и боролся за свою политическую жизнь с боссами собственной партии, и хотя он пришёл в кампанию прямо с битвы, чтобы дать жителям Канзаса шанс проголосовать против рабства, его обязательно изображали злодеем, орудием рабовладельческой власти, вооруженным всеми несправедливыми преимуществами, которые могли дать слава, влияние и финансовые ресурсы. Более того, место в сенате — недостаточно большой приз для фольклора, и вскоре в новой версии конкурса рассказывалось, как Линкольн придумал стратегию, при которой он проиграет в краткосрочной перспективе, но выиграет президентство в последующем. Разумеется, вопреки советам своих мудрых советников, наш невинный, но сверхъестественно дальновидный герой решил сыграть на большее. Так он потерял место в Сенате, но благодаря той врожденной сообразительности, которая всегда компенсирует народным героям их недостаток, он получил Белый дом. И наконец, он сразил своего Маленького Гиганта одним очень маленьким и безобидным на вид оружием, магию которого постиг только он. Это был простой, но искусно придуманный вопрос, на который Великан не мог ответить, не погубив себя.

В течение многих десятилетий на дебаты Линкольна и Дугласа ложился тяжелый груз фольклора, и когда его наконец сняли, скептики отреагировали, заявив, что под ним мало что скрывается, что дебаты имеют ничтожное значение. На самом деле и традиционалисты, и скептики были неправы, но чтобы оценить историю дебатов, нужно начать с рассмотрения версии, в которой суть всей кампании заключается в вопросе, заданном Линкольном во Фрипорте 27 августа: «Может ли население территории Соединенных Штатов каким-либо законным способом, вопреки желанию любого гражданина Соединенных Штатов, исключить рабство из своих пределов до принятия конституции штата?» [590]

Вопрос о Фрипорте, разумеется, был поставлен на фоне решения Тейни по делу Дреда Скотта, в котором утверждалось, что территории не могут исключать рабство. Вопрос ставил перед Дугласом дилемму: если бы Дуглас ответил на него безоговорочным утверждением, он подтвердил бы доктрину народного суверенитета и отрекся бы от решения по делу Скотта, что стоило бы ему поддержки среди южных демократов и ухудшило бы его шансы на президентство в 1860 году. Но если бы он ответил безоговорочно отрицательно, это означало бы согласие с решением по делу Скотта и отказ от собственной доктрины народного суверенитета; это стоило бы ему поддержки среди демократов-северян и, возможно, помешало бы его переизбранию в Сенат.