Пока я все это обдумывала, я почувствовала сильную усталость, и мне отчаянно захотелось вернуться домой и отдохнуть.

Вместо этого я попросила кебмена отвезти меня к Ковент-Гардену и вышла на оживленном углу. Хотя у меня не было аппетита, я купила у уличного торговца печенье и лимонад и быстро перекусила, размышляя при этом, как быть дальше.

Немного побродив по улице, я нашла лавку мясника и приобрела у него большую бульонную кость, на которой оставалось довольно много аппетитного мяса и жира.

Обернув кость в коричневую бумагу, я спрятала ее в саквояж. Она поможет мне отвлечь мастифа, пока я перелезаю через ограду.

Что касается «ха-ха» — что ж, я уже усвоила этот урок несколько недель назад, когда решила залезть по отвесной стене дома и раз пять чудом не сорвалась вниз, прежде чем добралась до крыши, находиться на которой оказалось ничуть не безопаснее и с которой я затем упала на крышу теплицы, пробив стекло, — впрочем, сейчас не об этом. После той переделки, из которой мне повезло выйти целой и невредимой (нескольких синяков и царапин не считается), я купила длинную крепкую веревку и пообещала себе не выходить без нее ночью из дома. И сейчас она, аккуратно свернутая в моток, лежала в моем саквояже рядом с суповой костью.

Я наверняка придумаю, как с ее помощью перебраться через канаву.

А потом — я строила план на ходу, направляясь к станции метро, где собиралась сесть на поезд до рокового пункта назначения, — а потом останется только прокрасться в дом незамеченной, отыскать леди Сесилию, вызволить ее из запертой комнаты и забрать с собой.

Лишь бы все удалось.

Многим позже, когда все приличные люди уже легли спать, в окнах погас свет, а на улицах не осталось никого, кроме неспешно патрулирующего район констебля, я подошла к нужной мне ограде из кованого железа — на этот раз со стороны каретного сарая. Там я достала из обертки суповую кость и бросила в щель между прутьями. Она упала ровно там, где надо — перед собачьей будкой. Я предполагала, что пес тут же выскочит, гавкнет раз-другой и, увидев лакомство, примется его грызть.

Однако мастиф не залаял, и его нигде не было видно. Газовый рожок над дверью горел, как и в прошлый раз — пустая трата денег! — и я все ждала, когда пес появится из теней.

Он не появлялся.

Хм-м.

Неужели крепко спит в своем логове?

Я не верила такой удаче, но откладывать свой план не собиралась. На цыпочках добравшись до угла за каретным сараем, куда не попадало ни крупицы света, я повесила саквояж через плечо, подвязала юбку выше колен и перелезла через ограду.

Никакой конюх на меня не закричал. Никакой пес не залаял. Никто не поднял никакой тревоги.

Тишина не усыпляла мою бдительность, а, напротив, вселяла в душу страх. Слишком уж хорошо все складывалось. Как будто меня заманивали в ловушку.

Однако выбора не было: я не могла бросить леди Сесилию в беде.

Оставалось только придумать, как перебраться через «ха-ха».

Прежде чем выйти из тени, я опустилась на землю — благодаря проведенному за городом детству я знала, что так поступают браконьеры, чтобы их не заметили в открытом пространстве на запретной территории, — и подползла к краю канавы, прислушиваясь к каждому шороху и чуть ли не всем телом впитывая каждый звук.

Где-то вдали скрипели колеса и стучали копыта по мощенной булыжником мостовой, на ржавых петлях раскачивалась дверь уличной уборной, от легкого ветерка шуршала листва буков. Больше ничего не нарушало покоя ночи...

...пока кто-то не заговорил совсем рядом со мной. Сердце замерло у меня в груди.

— Пропади оно все пропадом, — ворчливо прошептал мужской голос. — Меня из поднимут на смех, — жаловался он сам себе, вероятно лишь для того, чтобы выпустить пар. — Как можно было не заметить такую по-детски простую преграду?!

Я поняла, что он говорит со дна канавы. Голос его был мне знаком.

Разум мой еще наполняла тревога, и он не отошел от потрясения, но тело отреагировало быстрее. Оно расслабилось, и мурашки по коже уже не бегали. Оно не чувствовало страха и влекло меня вперед, к краю рва. Я заглянула туда и увидела дно земляной пропасти глубиной футов десять.

Попавшийся туда пленник зажег спичку, чтобы оценить сложившуюся ситуацию, и мне было отлично видно его черную одежду, черную кепку и измазанное сажей лицо. Несмотря на маскировку, я сразу его узнала. Это был мой брат Шерлок.

Чувства нахлынули на меня волной и, если бы я и так не лежала на земле, сшибли бы с ног, словно табун лошадей. Однако, признаюсь, одна эмоция все же сильно преобладала над другими: ликование.

Как пали великие!

Спичка Шерлока, догорев, обожгла ему пальцы. Он ее выронил, тихо выругавшись себе под нос, и я негромко произнесла в темноту:

— Позор!

Несмотря на то что огонек потух, я увидела, как он вздрогнул, и усмехнулась про себя.