К тому времени из памяти людей сотрутся воспоминания и о нем самом, и о его брате – столь ничтожных песчинках в таком огромном мире. И, скорее всего, забудут даже о Рагнаре, Волчьем Лорде, их господине, правившем здесь твердой рукой, временами даже слишком жестоко, но, он не мог не признать, крайне эффективно.

На востоке уже разгорелась заря, когда к одурманенному усталостью сознанию пробилось чувство тревоги, а обоняние уловило ни с чем несравнимый запах беды.

Год назад точно такой же запах принесли с собой Волки Рагнара.

Ничуть не похожий на легкий и приятный, чуть дурманящий и такой родной запах костра, разложенного наставником во время недолгой вылазки в лес. Его дым дополнял доверительную атмосферу, которую старались поддерживать наставники при общении с учениками, хотя она никогда и не пересекала границы с дружбой. Это делалось лишь в угоду необходимости, чтобы ученики в полной мере прониклись уважением к своим учителям. В ночи, над такими кострами, рассказывались поучительные истории о героях прошлого. Делались предположения будущего. Задавались вопросы, которые никогда бы не прозвучали во время напряженных тренировок при свете дня.

Костер в лесу раскладывали маленький, чтобы не привлечь ненужных глаз. Пищу на нем не готовили и для обогрева не использовали. Он был неким символом, островком в дикой глуши.

Антей любил эти моменты. Маленький язычок пламени аппетитно хрустел тонкими ветками, перебегая по ним из стороны в сторону. Когда ветки, брошенные ранее, обращались невесомым пеплом, кто-нибудь из мальчишек подсовывал еще обломков тонких прутиков. Площадь такого костерка никогда не превышала двух сложенных вместе ладоней. От него и дыма почти не было, наставники запрещали кидать в него сырое дерево и траву, был лишь сладковатый аромат дерева и смол.

Походные костры, разжигаемые группами воинов, предназначались не только и не столько для общения. Раненым нужно было тепло и горячая пища, и младших рыцарей посылали на поиски топлива, которое они обязаны были найти, во что бы то ни стало, ради своих товарищей по оружию.

Совсем иным огонь был в его детстве. В очагах, обогревавших бараки зимой и служивших, так же, для приготовления пищи, горело все, что жильцы могли раздобыть, с опаской проникая в лес и быстро возвращаясь, дабы не стать жертвами хищников.

Из-за этого дыма слезились глаза, забивалось дыхание, черная копоть оседала на комьях паутины, лохматящихся на потолочных балках. Отовсюду слышался кашель. В воздухе стояла тяжелая вонь горящих лепешек помета животных и их костей, но, между нестерпимым морозом снаружи и такими условиями внутри, люди предпочитали выбирать второе.

Огонь, горевший в очагах замков, что у Воронов, что у Волков, тоже был совсем другой. Мощный и уверенный, как нрав их властелинов, он сыто гудел, пожирая толстые куски цельных стволов, заставляя с треском разлетаться крупные, размером с кулак, угли.

Эти очаги никогда не гасли, за такую нерадивость могли жестоко наказать – разжечь заново огонь было трудно, а в каменных твердынях холодно было и зимой, и летом.

Сухой жар от кузнечных горнов выпивал влагу из тела, но заставлял кровь яриться в теле, давал азарт и бодрость. После работы приходила приятная усталость вместе с удовлетворением от завершенных дел.

Но беда пахла иначе. Горе, страх и отчаяние сотен людей пахли совершенно по-другому.

Они пахли обожженным камнем. Раскаленным и начавшим плавиться металлом. Сгоревшими, вместе с домами, надеждами и планами на будущее. Опаленными, вместе с плотью, мечтами. Пролитой и сгоревшей кровью. Горелой землей. Перегретым воздухом, которым невозможно было дышать. Горящим топливом, пропитавшим саму землю. Его резкий, устойчивый запах невозможно было спутать ни с чем.

Все же это была охота на человека. Ни один иной зверь не станет использовать такое, унижающее его достоинство, средства борьбы. Только человек может использовать против себе подобных огонь подобной силы.

Антею и самому когда-то приходилось пользоваться подобным оружием. Правда, представляло оно собой глиняные сосуды, размером чуть больше кулака, наполненные густым жидким топливом и снабженные фитилем. Они метались вручную, но наставники утверждали, что есть такие же сосуды, но гораздо больших размеров. Их сбрасывают с железных птиц и ничто живое, попавшее под такой обстрел, не может уцелеть.

Теперь он своими глазами мог увидеть то, что в состоянии сделать люди, когда ничто не ограничивает их амбиции.

Не сразу, словно давая время для фантазии, ему открылась картина чьей-то неимоверной злобы. Сначала всё тот же запах начал усиливаться, по мере продвижения отряда превращаясь в невыносимую вонь. Он, наверное, задохнулся бы, если бы ветер не сдувал вдаль весь этот горелый букет запахов. Никто больше не дремал. Гарь пудовым молотом выбила из голов все лишние мысли. Кровь тяжело и злобно забурлила в жилах, требуя действий и призывая к мести.