Он извлёк затворную группу, провёл по ней пальцем, ощущая знакомые изгибы и выемки. Холодный. Надёжный. Прогнозируемый. Полная противоположность тому, что произошло с Люсией.

Крик. Он всё ещё стоял в ушах. Не как человеческий голос, а как помехи на мёртвой частоте, скрежет модема, пытающегося подключиться к аду. Он заставил себя выдохнуть, сосредоточившись на запахе оружейного масла — резком, химическом, вытесняющем всё остальное.

Его взгляд скользнул по левой руке. Костяшки пальцев, которые он вчера разбил о бетон, были перевязаны бинтом, уже пропитавшимся грязью. Лена перевязала их молча, без упрёка, с той же отстранённой эффективностью, с какой подключала датчики к вискам Люсии.

Хавьер снова сжал и разжал здоровую правую руку. Он проиграл. Проиграл не Консорциуму, не вооружённым оперативникам, а невидимой, непостижимой болезни в голове сестры. И теперь его единственной ставкой в этой проигранной партии была она. Лена.

На другом конце комнаты она тоже вела свою войну. Не щёлкала металлом, а шелестела бумагой. Карты, спутниковые снимки, распечатки архитектурных планов — она раскладывала их на полу, ползая на коленях, словно стратег перед решающим сражением. Её мир состоял из векторов атаки, слепых зон и протоколов безопасности.

Она тихо бормотала под нос, и это тоже было частью напряжённого саундтрека их общей клетки:

— …уровень шума на северном периметре… вентиляционная шахта номер семь, слишком узкий проход… биометрия пассивна, значит, нужен активный маркер…

Хавьер не доверял ей. Не потому, что она была бывшим аналитиком СВР. Такие, как Воронов, всегда были ему понятны — хищники старой школы. Лена была другой. В её глазах не было ни азарта, ни жестокости. Только холодный, вычислительный интеллект, для которого люди, включая его самого, были лишь переменными в сложном уравнении.

Она спасала своего брата, он — свою сестру. Их цели совпадали. Пока что. Но он видел, как она смотрела вчера на Люсию, корчившуюся на полу. Не с ужасом или сочувствием. А с интересом. Как учёный смотрит на уникальный, аномальный образец.

Он закончил чистку. Движения стали быстрее, увереннее. Пружина. Ударник. Затвор. Он собирал винтовку, возвращая хаосу форму. Щелчок собранного затвора прозвучал в комнате оглушительно громко, заставив Лену на секунду поднять голову.

Их взгляды встретились. В её глазах не было ничего, кроме сфокусированной задачи. В его — лишь тяжесть принятого решения. Он молча проверил предохранитель. Разговор был окончен, даже не начавшись. Его сталь была готова. Оставалось дождаться, когда её данные дадут этой стали цель.

Панорамное бронестекло не пропускало в кабинет ни звука, превращая бушующую ярость Северного моря в безмолвный, серый спектакль. Волны, похожие на сгустки жидкого олова, с грохотом, который можно было только вообразить, разбивались о бетонный мол, вросший в скалу. Внутри царила идеальная, стерильная тишина.

Хелен Рихтер стояла спиной к этому хаосу, её безупречно строгий силуэт отражался в погасшем экране на стене.

— Да. Источник в Буэнос-Айресе предоставил доступ. Подтверждаю, они придут за активом, — её голос был ровным, лишённым интонаций, словно сгенерированный машиной. — Подготовьте периметр по протоколу «Приманка». Я хочу, чтобы они были абсолютно уверены, что идут по собственному следу. Никаких летальных мер до моей прямой команды. Они нужны мне живыми. Особенно аналитик. Она — ключ к пониманию мутации.

Она нажала сенсорную кнопку, обрывая связь. Комната погрузилась в полную тишину, если не считать едва слышного гудения системы климат-контроля.

Хелен медленно подошла к низкому столу из чёрного полированного обсидиана. На бархатной подложке, словно драгоценность, лежали разобранные части старинной швейцарской музыкальной шкатулки. Десятки крошечных латунных шестерёнок, валиков и гребёнок. Она взяла тончайший пинцет и, почти не дыша, поправила один из зубчиков на музыкальном цилиндре. Микронное движение.

Для неё это не было хобби. Это была философия. В мире, полном иррационального хаоса и человеческих ошибок, она создавала свой идеальный, предсказуемый механизм. И план по поимке Хавьера Рейеса и Лены Орловой был для неё лишь ещё одним таким механизмом. Более крупным, но столь же предсказуемым.

За тысячи километров от стерильного кабинета Хелен, в жарком и сыром подвале Буэнос-Айреса, пахло кровью, немытым телом и страхом. Антон «Сыч» висел на стуле, а не сидел. Его руки были заведены за спинку, голова безвольно опущена на грудь. Разбитая губа запеклась, один глаз заплыл.

Человек в дорогом, но помятом костюме, стоявший перед ним, не проявлял ни гнева, ни нетерпения. Он просто ждал. На ящике рядом с ним лежал смартфон «Сыча» и фотография. Девушка с рыжими волосами, смеющаяся на фоне фиолетовых деревьев в парке Палермо. Аня.

— Последний раз, Антон, — голос человека был спокойным и деловым, будто он обсуждал условия контракта. — Коды шифрования для твоего канала связи. Или мы навестим Аню. Она ведь любит гулять по вечерам, верно? Очень неосмотрительно с её стороны. Одна.