— Любезная Марта, может быть, вы подскажете, что же мне делать? — на почти чистом немецком языке обратился Ломоносов к управляющей ресторана этого гостиничного комплекса. — Мне нужно встретиться с господином Норовым, а его, как говорят, в ближайшее время не будет в вашем чудном ресторане.

Михаил Васильевич подспудно искал только лишь повод, чтобы заговорить с этой красавицей. Нет, это не была любовь с первого взгляда или какие-то другие высокие чувства. Так… Она красивая женщина, весьма энергичная. Таких женщин Михайло Васильевич в своей жизни не встречал. Ну если только в качестве исключения на родине, в Холмогорах.

Кроме того, относительно молодой человек, основное своё время проводящий в зданиях Славяно-Греко-Латинской академии, редко даже выходящий прогуляться где-то поблизости, по сути, едва ли не впервые вырвался в большой мир. Казалось, когда он пешком шёл от Холмогоров в этот самый большой мир, нечто подобное уже произошло, — мир казался большим, многолюдным.

Но потом Михаил Васильевич так занялся ученьем, принялся столь жадно пожирать любые сведения, которые только мог раздобыть в академии, что больше ничего и не видал, кроме гранита науки. Не до общения с кем-то, кроме преподавателей и своих студеозусов-товарищей.

И сейчас Ломоносов думал отправиться в Могилевлянскую Киевскую академию, чтобы и там почерпнуть какие-то знания. Потом сразу же в Германию, посещать курсы именитых ученых.

Хотя гениальный человек, который впитал уже всё то, что можно было только взять из научного мира Москвы, и сам понимал, что перерос студенческую скамью. Но что еще делать? Ум и научность — это не всегда практично и приносит деньги, достаточные, хотя бы для нормальной жизни. Ну если только не прорваться в Академию Наук.

Нужна профессия. И лучшая из многих — это та, что связана с металлами. Но, если можно иначе прорываться в этой жизни, то Ломоносов готов. И в Петербурге он и потому то же, чтобы понять, можно ли иначе.

Когда в Москве Михаилу Васильевичу передали целых пять сотен рублей от некого господина Норова, Ломоносов чуть ли не бегом припустил к своему начальству и тут же отпросился на месяц в Петербург. Начальство против не было, тем более что поездку Ломоносов осуществлял полностью за свой счёт. Вернее — за счёт того самого Александра Лукича Норова, который предоставил ему целых полтысячи рублей.

Кто же так просто дает большие деньги? И нужно побыстрее отправиться в Петербург, чтобы понять: можно ли вовсе тратить столько серебра. У студиозуса было немало долгов, одеться, опять же нужно, книги некоторые купить, чернила, бумагу… Много чего нужно. Подумать, так и пятьсот рублей не такая уж и заоблачная сумма.

В письме, которое было приложено к деньгам, чётко указывалось, что по всем вопросам Михаил Васильевич может обращаться лично к Александру Лукичу Норову, секунд-майору Гвардейского Измайловского полка.

Ломоносов просто сбился с толку, выискивая какую-то логическую цепочку в том, что какой-то там гвардеец откуда-то узнал о слушателе Славяно-Греко-Латинской академии и передаёт ему просто, по крайней мере для Ломоносова, огромнейшие деньги и… ничего не требует взамен. Кроме одного — найти возможность как можно быстрее встретиться.

В Москве не получилось… Ломоносов был закрыт на целую неделю, наказан за то, что избил двух других студиозусов.

Михаил Васильевич прекрасно понимал, что происходит и где может оказаться уже в самое ближайшее время гвардейский офицер. О войне с турками не говорил в России только ленивый. Либо тот, кому было всё равно, с кем воюет держава, главное, чтобы вовремя засеять свои поля и собрать урожай.

Михаил Васильевич осознавал, что такой человек, кто может полтысячи рублей дать безвозмездно, возможно, только лишь подающему надежды студиозу — это, его, Ломоносова, шанс наконец-таки проявить себя, высказать собственные идеи и попробовать их внедрить в науку. Может еще даст денег? Например на фарфоровый заводик, о котором мечтал Михаил Васильевич, ну или хотя бы мануфактуру.

Вот потому-то Ломоносов и здесь. Он уже давно искал у кого-нибудь поддержки, искал человека, который был бы готов помогать и с жильём, и с бытом, чтобы молодой амбициозный Михаил Васильевич мог заниматься наукой.

— Михаил Васильевич, ваше рекомендательное письмо, написанное собственноручно господином Норовым, для меня весьма многое значит. Вы можете оставаться в «Астории» столько, сколько вам заблагорассудится. Питание вам будет организовано, комната будет выделена по второму сословию, — улыбаясь, даже где-то немного кокетливо, пусть сама того и не замечая, говорила Марта.

Ломоносов не понял, что это такое — «комната по второму сословию». Вообще в том проекте, который предоставлял Александр Лукич, в гостинице должны были быть комнаты, разделённые на классы, но это слово не прижилось.