Шрифт:
– Я уже одна, – сказала она. – Всегда была одна и всегда буду. Ты что, не видишь?
У отца был такой вид, словно он вот-вот сорвется – заплачет, убежит или закричит.
– Мне очень жаль, – сказал он. – Я все испортил. Пожалуйста, Сорока, позволь мне загладить вину. Пожалуйста, пойдем со мной домой.
– Домой? Где теперь у тебя дом, папа? Мотель? Однокомнатная квартира?
– Пожалуйста, перестань кричать, – сказал он и потер затылок. – Я же хочу тебе помочь. Хочу все сделать как положено. Идем со мной, Сорока.
– Я никуда с тобой не пойду.
– Я не оставлю тебя здесь одну, – сказал он, и его голос внезапно стал настолько стереотипно отцовским, что Сорока практически ждала, что в конце предложения он добавит «юная леди». – Ты не останешься в этом доме одна. Ты несовершеннолетняя, а я – твой папа.
Маргарет не хотела никуда с ним идти. Она не знала, что делать.
Что бы сделала Эллисон?
Эллисон всегда знала, что именно нужно сказать, как правильно взмахнуть волосами или закатить глаза, чтобы сильнее эмоционально навредить своей очередной жертве. Сорока попыталась представить ее, чтобы вызвать в себе чувство мужества и бесстрашия.
Она рассмеялась, и это был сильный смех. Злой.
Смех Эллисон.
Отец показался обиженным, неуверенным, будто не узнал собственную дочь.
– Ты – мой отец? Вот это новость. С каких пор?
– Тебе нельзя оставаться тут одной, – повторил он, но теперь голос звучал тише, а плечи опустились.
Сорока ясно увидела выход. Это было легко и очевидно.
– А я и не буду одна, – сказала она, расслабляясь и легко закатывая глаза. – Не надо так драматизировать. Ко мне придет подружка.
– Эллисон? – спросил он.
Сорока была к этому готова. Имя Эллисон не укололо ее в сердце так, как могло бы. Она чуть улыбнулась:
– Нет. Моя подруга Клэр. Вы с ней еще не знакомы. Ее мама уехала из города, а отца больше нет, так что мы устраиваем ночевку.
Тщательно подобранное слово «ночевка». Тщательно выбранная интонация – невинная, усталая дочь.
– Клэр, – повторил отец, словно размышляя.
– Папа, я не могу ей сейчас отказать. Мы уже все спланировали. Ей больше некуда пойти.
Тщательно подобранное слово «папа», чтобы надавить на эмоции.
Сработало. Он смягчился.
И кивнул:
– Хорошо, я… думаю, можно и так. Раз ты здесь не одна. Но я хочу познакомиться с этой девочкой, Сорока. Я подожду, пока она придет, хорошо?
– Ладно, – сказала Сорока, пожимая плечами, как будто ей было все равно. – Но ты можешь подождать снаружи. Заходить нельзя. Этот дом тебе больше не принадлежит.
Сорока босиком прошлась по прохладной траве и вошла через заднюю дверь. Она чувствовала, как глаза отца выжигают дыры на спине купальника, но это ее больше не волновало. Ноги оставляли мокрые пятна на ковре. Телефон лежал на кровати. Мэгс взяла его и написала Клэр сообщение:
Эмм, долгая история, объясню потом, но можешь приехать? И притвориться, что твоей мамы нет в городе, а ты пришла ко мне с ночевкой? Но можно будет уйти, как только уедет отец.
Клэр сразу же начала печатать ответ. Сорока держала телефон в руке, ожидая, пока та допишет.
Мне скучно до чертиков, а твое предложение звучит как развлечение. Какой у тебя адрес?
Сорока отправила адрес, и Клэр ответила, что будет через пятнадцать минут.
Маргарет медленно приняла душ, сделав воду настолько горячей, насколько можно вытерпеть.
Когда она вышла, кожа покраснела. Сорока оделась и вышла через парадную дверь на крыльцо.
Отец ждал в грузовике. Он был одновременно и ближе, и дальше, чем за последние полгода. Сорока так остро ощутила это противоречие, что у нее перехватило дыхание.
Отец вышел из грузовика и будто собрался ей что-то сказать, но у тротуара остановилась машина и прервала момент. Клэр вскочила с пассажирского сиденья и помахала маме рукой, а та помахала ей в ответ.
Этого простого, самого обычного общения было достаточно, чтобы вонзить нож в сердце Сороки. Она могла бы умереть от потери крови еще до того, как Клэр дойдет до входной двери.
– Так какая у нас легенда? – шепнула Клэр.
– Твоей мамы нет в городе. Мы собрались устроить ночевку несколько дней назад. Моя мама в больнице.
– Стой, что? С ней все хорошо?
– Не сейчас, – сказала Сорока, потому что к ним подходил отец.
Клэр улыбнулась и повернулась, чтобы поздороваться.