Шрифт:
Успокоившись, Сорока кивнула.
Она с трудом поднялась на ноги, кости ломило. Ей не хотелось уходить, но логика в словах Здешнего имелась: она чувствовала, что силы ее покидают, пока выходила из дома на Пайн-стрит и шла по сумеречно-фиолетовым улицам города, который она создала. Сорока не встретила ни единой живой души, и в этом ей виделось странное утешение. Как часто девушка может ходить одна, по темной улице ночью и не волноваться, не оглядываться постоянно через плечо, не беспокоиться каждый раз, что встретится с кем-то нежелательным.
– Ну ты не совсем одна.
И в голосе Здешнего был какой-то намек – может быть на обиду? Но как это могло ранить его чувства, когда он был продолжением Сороки, ее отражением, через которое она говорила сама с собой?
– Я не отражение, и мне начинает казаться, что ты меня не слушаешь.
Здешний обиженно дематериализовался и оставил ее в полном одиночестве. Маргарет была не против.
Если она захочет позвать его снова, то сможет.
Сорока слишком устала, чтобы вспомнить трюк, который использовала, пожелав сократить расстояние между сараем и городом, поэтому шла медленно, лениво, наслаждаясь одиночеством города без людей. А точнее, города без людей в настоящий момент. Но если она захочет, чтобы появились люди, они появятся. Достаточно вспомнить любого человека в мире, с которым ей хотелось бы прогуляться, и он с радостью появится.
Но она предпочла остаться одна. Пока что.
Чем ближе девочка подходила к сараю, тем больше думала о мире, в который собиралась вернуться. Завтра Энн-Мэри выпишут из больницы. О мире с мистером Джеймсом, который хочет помочь ей не остаться на второй год. О мире, где прошла вечеринка у Брэндона Фиппа. О мире с Бэном и проектом об Амелии Эрхарт. О мире с Клэр и ее покойным отцом. О мире, где Эрин ушла, и отец Сороки ушел, где все ушли. О мире ухода.
К тому времени, как она добралась до не-сарая, Сорока так устала, что зрение начало расплываться. Но прежде чем пройти, она достала ручку из кармана и, держа ее в ладони, сосредоточилась на ней из последних сил.
Когда Сорока вышла на другую сторону, на задний двор своего настоящего дома на настоящей Пайн-Стрит, с настоящим бассейном и настоящим матрасом-пиццей, наполовину скатившимся с узкой плавательной платформы, с настоящей луной, сияющей над головой, – будто слабое эхо той луны, которая светила в Близком, – Сорока посмотрела на свою руку.
Ручка никуда не делась.
Семь – это к тайне
Сорока спала как убитая, рухнув на кровать с полным после ужина в Близком животом, и проснулась рано утром изголодавшейся и слабой. Она съела остатки пиццы над кухонной раковиной (неужели прошло всего два дня с тех пор, как они с Клэр вместе попали в Близь?), а потом приняла горячий душ, вымыв голову и простояв под ним, пока кожа не стала красной.
После душа Маргарет села с желтым блокнотом и ручкой из Близи, развесив волосы сохнуть на спинке дивана, ощущая вес ручки в ладони, пока писала новое предложение на пустой странице:
– И все они жили долго и счастливо.
Она положила блокнот в нижний ящик своего шкафа среди зимних свитеров, которые не будет носить еще много месяцев, а может быть никогда, потому что в Близи не бывает метелей. А если и будут, то снег будет теплым. Как хлопок. Или как сахарная вата.
Из глубины горла откликнулся Здешний:
– Тратить всю энергию на теплый снег – это напрасно.
Сорока подумала, что в том и смысл, что не все должно быть полезным.
Она почувствовала себя лучше после душа и пиццы. Маргарет собрала сумку для Энн-Мэри: чистую одежду, пару носков и кроссовок, а затем отправилась в больницу. До нее было три мили, но домой они поедут вместе, на такси.
Пока она шла, Здешний то плыл рядом, то отставал, то совсем исчезал, то превращался в многокрылое существо, похожее на птицу, и летал над ней, отбрасывая широкую тень, заслоняющую девочку от солнца.
От Сороки не ускользнуло, что вещь, которая отбрасывает тень, должна быть в некоторой степени реальна.
День был теплый, и Маргарет радовалась, что у нее появился повод не ходить в школу. Хотя до лета оставалось всего три недели, эти три недели казались вечностью. Слабо верится, что они когда-нибудь пройдут. И все-таки она тут, и ей придется их прожить, тягостно прождать бесконечные минуты каждых суток.
По крайней мере, теперь ей было куда возвращаться. В ее собственную Близь.
Ей хотелось туда вернуться – и она вернется, как только приведет Энн-Мэри домой и уложит в постель.
Сорока еще больше задумалась о том, как работает время между Близью и Далью. Если она проведет много-много лет в Близи, будет ли ей снова шестнадцать, когда решит оттуда выйти?