— Только она напугает тебя до смерти, — предупредила Бет.

— Как, ты говоришь, она называется?

— Хвать.

— Впервые слышу.

Оба рассмеялись. Но ее смех звучал громче.

То был долгий и сладкий день, с ласковыми именами, редкими омлетами, плотным обедом с хорошим вином. Потом они читали чуть ли не до полуночи. И вот он оторвался от книги и посмотрел на Бет.

— Мы ничего не забыли?

— Ты о чем?

— Хвать.

— О, ну конечно же! — Она рассмеялась. — Я просто ждала, когда часы пробьют полночь.

Они и пробили. Бет сосчитала до двенадцати, счастливо вздохнула.

— Отлично. Давай потушим свет. Оставим только маленький ночничок у кровати. Вот так. — Она прошлась по спальне, выключая лампы, вернулась, взбила его подушку, заставила лечь посередине большой кровати. — Оставайся здесь. Не двигайся. Просто… жди. И увидишь, что произойдет… лады?

— Лады, — он снисходительно улыбнулся. В такие вот моменты она словно становилась десятилетней герлскаут, ради забавы раздающей всем пирожки с рвотным. А он, в свою очередь, никогда от них не отказывался. — Поехали.

— А теперь замри, — приказала она. — Не произноси ни слова. Если понадобится, говорить буду я… хорошо?

— Хорошо.

— Тогда начнем, — и она исчезла.

То есть медленно растаяла у изножья кровати. Сначала она позволила размякнуть костям. Потом голова и волосы последовали вниз за ставшим бумажным телом. Она как бы складывалась слой за слоем, пока за изножьем не осталась пустота.

— Здорово! — воскликнул он.

— Ты же должен молчать. Ш-ш-ш-ш!

— Молчу. Ш-ш-ш.

Тишина. Прошла минута. Ни звука.

Он улыбался, замерев в ожидании.

Еще минута. Тишина. Он не знал, где она.

— Ты все еще за кроватью? — спросил он. — О, извини, — одернул он себя. — Я же должен молчать.

Пять минут. В комнате вроде бы потемнело. Он сел, взбил подушку, улыбка его заметно поблекла. Оглядел комнату, но не увидел ничего, кроме пятна света на стене, отбрасываемого горящей в ванной лампочкой.

Из дальнего угла донесся звук, словно там зашебуршала мышь. Он посмотрел туда, но ничего не увидел.

Еще минута. Он откашлялся.

Из ванной, буквально от самого пола, донесся какой-то шепот.

Он повернулся к ванной, смотрел во все глаза, все еще улыбался, ждал.

Ему показалось, что теперь кто-то скребется под кроватью. Но звук этот пропал. Он сглотнул слюну, прищурился.

Комнату словно подсветили свечами. Лампа в ванной, в сто пятьдесят ватт, тлела, как пятидесятиваттная.

По полу словно пробежал большой паук, но он ничего не увидел. Наконец до его ушей долетел ее голос, вернее, не голос, а отраженное от стен эхо.

— Пока тебе нравится?

— Я…

— Молчи, — шепотом напомнила она.

И затихла еще на две минуты. Он начал чувствовать, как гулко бьется пульс в запястьях. Посмотрел на стену слева, справа, на потолок.

И внезапно увидел белого паука, ползущего по изножью кровати. Разумеется, ее руку, изображающую паука. И тут же рука исчезла.

— Ха! — рассмеялся он.

— Ш-ш-ш! — прошептала она.

Что-то вбежало в ванную. Лампочка погасла. Тишина. Горел только ночник. У него на лбу выступила испарина. Он сидел, гадая: а зачем они все это затеяли?

Когтистая рука ухватилась за дальний левый угол кровати. Шевельнулись пальцы, рука исчезла. В его груди словно стучал паровой молот.

Должно быть, прошло еще долгих пять минут. Дыхание стало затрудненным, отрывистым. Брови сошлись у переносицы, не желая возвращаться на место. Пальцы выписывали круги по стеганому одеялу, словно хотели уйти от него.

Коготь появился справа. Да нет же, не появлялся! Или появлялся?

Что-то шевельнулось в стенном шкафу напротив кровати. Дверь медленно открылась под напором темноты. Нечто выскочило оттуда или еще таилось, выжидая удобного момента, определить он не мог. За дверью чернела бездна, прямо-таки глубокий космос. Силуэты висящих в шкафу пальто напоминали бестелесных людей.

Бегущие шаги в ванной.

Суетливый шелест кошачьих лапок у окна.

Он сел. Облизал губы. Хотел что-то сказать. Покачал головой. Минуло целых двадцать минут.

Слабый стон, далекий, затихнувший смешок.

Вновь стон… Где? В душе?

— Бет? — не выдержал он.

Нет ответа. Внезапно закапала вода в раковине, капля за медленной каплей. Кто-то отвернул кран.

— Бет, — едва слышно повторил он.

Где-то открылось окно. Холодный ветер шелохнул тюлевую занавеску.