— Ты… — Его голос теперь звучал не как единый, а как сотня скрипучих шёпотов, сливающихся в жуткий хор. — Ты — не посмеешь!

— Еще как посмею! — процедил я сквозь сжатые зубы, стараясь не потерять концентрацию.

Раав замер, и его тело внезапно «растянулось» — как будто пространство вокруг него сжалось, а затем резко распрямилось. Его кожа начала пузыриться, чернеть, стекать вязкими каплями на обугленную траву. А из образовавшихся прорех проглянуло «нечто»…

Не кости. Не плоть. Я даже сразу не смог подобрать этому название… Потому что это была пустота… Ничто… Тело демона пульсировало, искривлялось и ломалось, будто кто-то невидимый рвал его грязными пальцами. Поначалу я подумал, что этот так действует на него формируемая печать. Но нет — это отец Евлампий продолжал щедро поливать его Благодатью.

Из-под лопнувшей оболочки вырвался холод — не просто мороз, а та пронзительная и бездонная стужа, что, наверное, живет между звездами. Воздух вокруг демона даже начал кристаллизоваться, покрывая его тело инеем, а в его глазах… В его глазах не было зрачков, только две бездонные черные пропасти, в которых шевелились какие-то горбатые тени.

Перепончатые крылья Раава резко распахнулись, черный едкий дым (мне драло горло и щипало глаза даже за пределами защитного купола) заклубился вокруг его фигуры, и в следующее мгновение он рванул вверх, в свинцовое небо, словно стартующая ракета с Байконура.

Небо «надломилось» — прямо над головой летящего демона возникла чернильная щель, как разорванный шов между мирами. Из неё хлынуло что-то тёмное и «живое» — не вещество, а та самая «пустота», заключенная и в его форму. Раав отступал, но он не просто бежал — он растворялся в этой 'пустоте, словно его пожирал сам ненасытный Хаос.

Но его чудовищные метаморфозы меня не страшили. Страшно было другое — мир вокруг нас тоже «гнулся» и «стонал». Вековечные сосны скрючивались в болезненных позах, а их ветви превращались в сухие костлявые пальцы, пытающиеся кого-нибудь достать. Земля под ногами дыбилась, покрываясь язвами, из которых сочилась чёрная вязкая смола, разъедающая всё, до чего могла дотянуться. Даже сам воздух стал густым, как кисель, и каждый вдох обжигал лёгкие.

— Вы… заплатите… за мой позор! — Голос демона, рухнувший с небес на землю, рассыпался на тысячи мерзких шёпотков. — Я возвращусь и…

И тут «щель» сомкнулась, полностью поглотив его голос. И наступила блаженная тишина.

— Сбежал, сучёнок, — хрипло фыркнул дед Маркей, вытирая со лба пот, катившийся крупными каплями. — Не дурак — понимает, что с Гневом шутки плохи… Да и Евлапич молодец! — Старикан одобрительно хлопнул священника по плечу. — Хоть и враждебный ты рабочему классу элемент — эксплуататор и кровопивец… — по привычке не удержался дед Маркей, но монах не обратил на это ровно никакого внимания.

— Он ушел… но не навсегда, — прошептал отец Евлампий, крестя дрожащей рукой опустевшее небо, зарастившее разрыв пространства. — Он вернётся…

Я усилием воли разметал недоделанную печать и разжал кулаки, сведенные судорогой. В ладонях отпечатались полумесяцы от ногтей.

— Пусть возвращается, — сказал я тихо. — В следующий раз мы обязательно встретим его «с оркестром»! И тогда он у нас, падла, спляшет! И не маленьких лебедей, нет! Железное болеро! Краковяк вприсядку[1]!

Только вот никто не засмеялся. Даже дед Маркей, любивший похохмить, да поерничать, молчал, провожая глазами последние клубы демонического дыма, растворяющиеся в небе, постепенно освобождающемся от магических туч.

Воздух все еще пах горелой плотью, серой и, почему-то затхлой тиной. Трава под ногами все еще подозрительно шевелилась, будто что-то ползло под корнями, а тени казались слишком густыми, словно кто-то невидимый притаился в них, дыша холодом в спину.

Но искажение пространства, вызванного улепётывающим во все лопатки демоном, постепенно сходило на нет, принимая привычный и «здоровый» вид. Вот же весёленькое выдалось утро! Хотя, и ночь была не менее зажигательной. И вчерашний день, и позавчерашний… Когда же всё это кончится? Похоже, что это мой личный крест.

Чернильные тучи, наконец-то, рассеялись, и солнце, словно осторожный свидетель, выглянуло из-за серой пелены. Мы молча побрели назад к поместью — основательно потрепанные, но живые. А могло быть гораздо хуже. Даже мой мертвый, но обычно такой бодрый, дедуля, которому всё нипочём, шагал после этой схватки, понуро ковыряя посохом землю.

— Ты это, Богданыч, — неподражаемый голос деда Маркея внезапно разорвал тягостное молчание, — веди в свой тайный погребок! Надо же нам нерву поправить, после такого… — Он пожевал губами, подбирая подходящее слово. — Непотребства! И ить попы-то, нам не врали — имеются черти! Как есть, имеются! Ты, звиняй, Евлампич, — толкнул он в бок локтем тучного инквизитора, — что я тебе не верил! Вона, как оно повернулось…

— Выходит, что не врали, Онисимович! — Я кивнул, словно в подтверждение слов старика. Вижу, что мир для тебя стал куда больше, чем ты его себе представлял.

Внутри у меня всё ещё горело — и не только от остатков адреналина, но еще и от глобальной прокачки энергии по моим все еще ущербным каналам. Хотя, после получения «философского камня», дело сдвинулось с мёртвой точки.

Погребок встретил нас знакомым запахом сухого дерева, пыли и старого вина. Дед Маркей, не церемонясь, достал из пыльной паутины бутыль, налил себе, отцу Евлампию (который, к удивлению, не отказался), Ване, Черномору и мне. Мертвец вина не пил, а женщины после всего происходящего убежали в особняк — привести себя в порядок после этаких потрясений.