— Предложил из низших уху сварить. А они такие вонючие, прикинь. Эти твари вообще ни на что не похожи. Селекционеры окончательно охренели, начали такую ерунду выводить.

Переругиваясь с Зарой, я не сразу обратил внимание на то, что Аза с каждой минутой становится всё грустнее и грустнее.

Когда тренировка закончилась, и она отдала меч обратно Заре, став совершенно бесплотной, кажется, погрустнела ещё сильнее.

— Ты чего? — спросила её младшая сестра. — Да не печалься, научим мы его и плавать, и драться. Как мы станет!

— Да нет, ничего, — ответила Аза с грустной улыбкой. — Конечно, научим, куда он денется. Другое дело, что жизнь проходит мимо, а вы там все приключения себе находите. Мне бы тоже хотелось, как вы. А я всё время здесь, привязанная к этому чёртову озеру.

С этими словами она развернулась, ушла ближе к середине и растворилась в клубах пара.

Зара озадаченно смотрела на неё, после чего почесала рог и повернулась ко мне.

— И чего это с ней? Нормально же вроде разговаривали.

— Ну, видишь ли, — сказал я, — её гнетёт подобное существование.

— А что тут может угнетать? — Зара посмотрела на меня. — Разве не нужно радоваться, что она вообще хоть как-то выжила? Она же должна была погибнуть, а в итоге осталась жива. Ну вот, хотя бы так, да. Ну что ж теперь?

— Это тебе так кажется, — ответил я, — что это жизнь. А на самом деле это никакая не жизнь. Более того, считай, что Аза при смерти.

— Да как же при смерти-то? — Зара в недоумении повернулась ко мне. — Вот она даже практически материализуется, когда я ей меч дала, мы дрались после этого. По рёбрам да по рогам от неё я схлопотала, как от живой!

— Ну так, это она почему материализовалась-то? — сказал я, глядя Заре в глаза. — Потому что у неё был муас. А её запасы муаса, на котором и держится её жизненная сила, фактически подходят к концу. Как только он совсем иссякнет, она будет расходовать жизненную силу своей души и со временем просто истает окончательно.

— Я этого не знала, — проговорила Зара.

— Ну так знай, — ответил я. — Более того, она сейчас тратит запасы невероятно быстро из-за того, что практически каждый день выходит к нам. Возможно, вчера и сегодня она использовала силу твоего меча, но в другие дни она тратит последние силы. Зачем? Ну, возможно, она устала быть одна. Решила хотя бы перед смертью побыть в обществе приятных ей людей.

— Хорошо, что ты мне сказал, — задумчиво ответила Зара, вглядываясь в парующие воды озера.

— Я тебе больше скажу, — ответил я. — Ты вот ищешь муас для того, чтобы спасти своё княжество, отца и всех демонов из вашего клана, а я ищу муас для того, чтобы спасти твою сестру. Ей тут явно не нужна тонна муаса, ей нужно гораздо меньше. Она мне сказала, что полкилограмма дадут возможность жить ещё лет пятьсот, шестьсот, а может быть, и всю тысячу.

Зара хотела мне ещё что-то сказать, но умолкла, видимо, не найдя слов. К тому же ей было о чём поразмыслить.

А я развернулся и пошёл прочь, оставив её с собственными мыслями. Пускай подумает, может быть, что-нибудь дельное придумает.

Когда я вернулся домой, там уже вовсю начался утренний переполох.

Сати стояла на кухне и пыталась жарить блинчики, что вызывало искреннее негодование у Евпатия.

— Вот надо же, нанесло мне вас на голову! Что ты делаешь, женщина?! Этой сковородке восемьсот пятьдесят лет! Ты с ней обращаешься, как будто это твоя кухонная утварь.

— Евпатий, ты чего ты ворчишь с самого утра? — спросил я.

— А что они тут с самого утра, как будто у себя дома? Я не успел проследить — она уже сковородку хвать, скалку хвать! Мои запасы, бесценные мои запасы, всё в готовку! Я годами всё тут собирал.

Сати вопросительно посмотрела на меня, мол, что прикажете?

— А что, Евпатий? — спросил я у домового. — Ты против вкусных блинчиков?

И тут он как-то внезапно замер, как будто его по темечку огрели. Но достаточно быстро пришёл в себя.

— Нет, ну если мне… вы прямо… поделитесь блинчиками… со мной… — он говорил неуверенно, видимо, до сих пор эта мысль, что с ним тоже могут поделиться, просто не посещала его голову. — Тогда, наверное…

— Слушай, Евпатий, у тебя варенье имеется? — оборвал я его неуверенную речь.

— Варенье, конечно, имеется, — просветлел домовой. — Как вот при старом хозяине ещё сварили, так и стоит в погребе, куда оно денется?

— А сколько, ты говоришь, лет варенью? — уточнил я, предчувствуя беду.