Голицын увидел, что обе девчонки уже практически спят. У них слипались глаза.

— Эй! Не спать! — рявкнул он.

Матрона вроде бы дёрнулась, открыла глаза, но тут же зевнула и уронила голову на грудь. Голицын попытался любыми способами сопротивляться сну. Какое-то чутьё, шестое чувство, трубило тревогу. Но ему было очень трудно пробиваться сквозь замутнённое сознание, которое требовало только одного — спать.

Он попытался открыть двери экипажа, но они оказались заперты. Тогда он быстро, насколько мог, заморозил сосульку и попытался пробить ею стекло. Но он уже настолько растерял концентрацию, что у него это просто не получилось. А, может быть, стекло оказалось бронебойным.

А тем временем сон накрывал его всё больше и больше. Он понимал одно: сейчас ему нужно притвориться, будто он спит, но самому быть начеку. Но, если он только посмеет закрыть глаза, он тут же отрубится.

И тогда он принялся кусать себе щёку изнутри, откусывая небольшие кусочки плоти с внутренней стороны. Разряды боли прокалывали его мозг, но всё равно, словно сквозь вату, сигналам приходилось преодолевать толстую подушку, которой прикрыли его сознание.

Хотелось спать, дико хотелось спать, но на последних волевых усилиях Николай пытался выбраться из этого состояния. Он укусил другую щёку. Боль немного привела его в чувство, и тут он услышал, как снаружи открываются дверцы экипажа, причём сразу с обеих сторон.

Он уже подготовил конструкт, и поэтому, как только открылись дверцы, он сразу выпустил ледяные снаряды в обе стороны. И тут же услышал чьи-то крики боли. После чего мгновенно получил под дых воздушным молотом и потерял сознание.

Николай Голицын пришёл в себя на обочине. Причём пришёл в себя он от того, что замёрз. Хотя, возможно, и не от этого, а от того, что ворона клевала его прямо в нос. Хорошо хоть глаза были закрыты. Ещё не хватало, чтобы ему выклевали глаза.

Он отогнал назойливую тварь, несмотря на то что руки слушались очень плохо. И попытался сообразить, что же он делает в придорожной канаве. Он что, напился с горя и не дошёл до дома?

Оглядевшись, он понял, что до дома ему слишком далеко, он даже не в городе. Голова трещала так, что затеняла практически любые мысли. Память, если и пыталась вернуться, то совершенно неохотно. Вдобавок к этому один глаз залила запёкшаяся кровь.

— Твою мать, — прохрипел он. — Что происходит?

Голицын попытался подняться хотя бы на локтях и оглядеться вокруг. Рядом послышались какие-то стоны, но только женские. Голицын перепугался и постарался повернуться в ту сторону, но даже мышцы шеи слушались его плохо, поэтому он кое-как развернулся на звук.

За это время память всё-таки начала к нему возвращаться. И он вспомнил, что ехал в экипаже вместе с Матроной и Адой фон Аден. Одним не залепленным засохшей кровью глазом он убедился, что рядом с ним лежит Матрона, подруга Ады.

И только теперь он вспомнил, что девчонки унюхали запах сон-травы, которую кто-то жёг на полях. Или всё-таки не на полях, а в непосредственной близости? События медленно восстанавливались в памяти.

Это не авария. Точно не авария. Тем более никакого разбитого экипажа рядом не видно. Судя по всему, на них напали. Но раз Матрона лежала рядом, а Ады нигде видно не было, значит, целью была именно она.

Николай уже поднялся на руках и, тратя последние силы, сел. Затем ещё раз осмотрел всё вокруг. Они лежали одни: он и Матрона. Причём в кювете, возле дороги, по направлению в Дендрарий.

«Ну да, всё правильно. Мы же собирались прогуляться в Дендрарии. Потом странный запах, а потом ничего».

Нет, Голицын ощутил боль во рту и вспомнил: он же кусал щёки изнутри, чтобы не заснуть, чтобы сопротивляться.

Значит, на них действительно напали и похитили Аду. «Так, нам нужно привести себя в порядок и возвращаться», — подумал Голицын.

Затем он вытянул перед собой руку и, пошатываясь, следил, как на ней вырастает небольшой неровный кусок льда. Затем он приложил его к своей голове и дождался, пока тот растает, передав некоторую ясность ума Николаю.

После этого он создал ещё один кусок и приложил его к голове Матроны. Салтыкова открыла глаза не сразу, но тут же уставилась на Голицына. Затем дёрнулась, как будто пыталась от него отстраниться. Но затем, кажется, поняла, что он не представляет для неё опасности, а, наоборот, пытается помочь.

— Спокойно, Матрона, — разлепив спёкшиеся губы, проговорил Голицын. — Спокойно, это не я сделал. Я пытался вас спасти.

— Пить, — сказала на это девушка.

— Это без проблем, — ответил Голицын и подставил ладонь под губы девушки. На ладони сразу же появилась холодная, вкусная, почти как ключевая, вода, и Матрона выпила ту с жадностью несколько глотков. Только потом, с помощью Николая, смогла подняться.

— Где мы? — проговорила она, озираясь.

— Вон туда — Дендрарий, — показал пальцем Николай в сторону заповедника. — Нам нужно в обратную сторону. Идём.