Размышляя об этом, Дархан осторожно подкрался к двери бокса. А вот и печать. Целая. Значит машина несомненно там. Дархан прислушался. Тишина. Лишь изредка слышен гул выдуманного воображением метро. Свет фонаря, приглушенный рукавом, казался предательски ярким. Пришлось выключить. Что, если Арты? заметит его? Там она. Но почему так тихо. Пора уходить. Убедить Закира отпустить его. Сообщить Рою. Но как уйти, не проверив. Он еще раз прислушался. Может посветить в щель? Но тогда Арты? увидит его. А жертва? Почему не кричит. Почему не стонет. Возможно Арты? сейчас на охоте? Да-да. Он может, может спасти несчастного там, внутри.

Дархан решительно рванул печать, всунул ключ в скважину, резко повернул его, распахнул дверь бокса.

Дархан щурился от ослепительного после подвала утреннего солнца. Закир ухмылялся. Бойцы держали оружие наготове.

— Ну что, убил?

Судя по голосу, Закир знал ответ. Прикрывая лицо ладонью, Дархан сказал:

— Ее там нет. И машины нет.

Закир, злобно зарычав, спросил:

— А печать? Печать сорвана?

Дархан задумался. Устало вытер лоб, сказал:

— Печать стояла. Восковая. С нитями и железной скобой. И дверь заперта была.

Закир подошел к нему сбоку.

— Ты уверен?

Дархан кивнул.

— Печать на месте. Дверь заперта. А машины нет.

Закир подал знак одному из бойцов, скомандовав:

— Проверь.

Тот мигом умчался в темноту гулких коридоров. Похлопав Дархана по плечу, Закир задумчиво произнес.

— Что же нам с тобой делать?

Дархан злобно проговорил:

— Искать! Обыщем весь город. Найдем машину — уничтожим. Ей не месть нужна. Она доноров ловит. Для дочери.

Закир сурово посмотрел на Дархана.

— Ты баран? Ее дочь умерла.

— Умерла, говоришь? А тело кто-нибудь видел?

Закир на мгновение глянул на охранника. Потом сказал.

— Она заразилась одной из первых. Все умерли в считанные недели. Ты знаешь, сколько лет прошло?

Дархан, принявшийся отряхивать рубаху от пыли, ответил:

— Шара рассказывала, что больной может жить годами. А машина поддерживает жизнь. Потому-то Арты? и ловит своих жертв. Одну за одной, вливает кровь.

Закир хохотнул.

— Тебе Шара не говорила, сколько эта машина жрет электричества? Всего нашего топлива не хватит.

Дархан пожал плечами.

— У меня нет ответа. Но все твои люди, все жертвы, что попали к ней… у них следы от катетеров. Им всем вводили «провокатор».

Выбежал боец из подвала. Вручил Закиру остатки печати.

Теперь Дархан ехал с краю и понимал, что в любой момент может открыть хлипкую дверь и выпрыгнуть из машины. Но ему не нацепили наручников, да и особо не угрожали. Машину вел один из бойцов. Закир лишь показывал улицы.

— За «реанимации» у меня Баха отвечал. Он же и притащил эту… сумасшедшую… Сестренка она его была. Баха машину стащил. Больше некому. Стащил, снова закрыл и печать поставил. Хитро придумал, гаденыш.

Баха жил в желтой, облупленной двухэтажке. Седой старик в женском прожженном в нескольких местах свитере.

— Здравствуй, коллега, — Закир злобно улыбался, пытаясь найти, на что можно сесть, среди мусорной свалки, некогда бывшей кухней. Баха злобно смотрел на вошедших красными воспаленными глазами.

— Сдохните все! Все сдохните! Ты первый, Заке. Первый умрешь, в мучениях.

Старик расхохотался. Хохот быстро перешел в свистящий кашель. Старик сплюнул на грязную тряпку мелкие кровавые капли. Закир, не побрезговав, положил руку на коричневую заскорузлую ладонь.

— Баке. Помоги нам. Помоги городу.

Старик вскочил. Сбросил на пол сушилку с давно немытой посудой.

— Городу помочь?! Город убил ее! Растерзал! Помочь?! Сдохните все. Как один сдохните.

Закир, рассвирепев, потянулся к пистолету, но взял себя в руки и с трудом выдавил дежурную улыбку.

— Баке. Один живешь. В грязи. В нищете. Хуже свиньи. Об этом ты мечтал? Она и за тобой придет. Ты же всегда боли боялся.

Старик затрясся от злобы. Подскочил к Закиру, начал дышать гнилым духом ему в лицо.

— Я… я лучше сдохну как свинья… как собака сдохну, но не пойду в услужение к такой мрази. Ты… ты…, — старик тыкал пальцем в грудь Закиру, — Я только одного ради и живу. Хочу, чтобы она тебя прихватила и… А боли я не боюсь! Не осталось вот тут, — старик застучал кулаком по сердцу, — места для боли. И она мне ничего не сделает. Знаешь, сколько раз приходила! И еще придет! А я ей скажу, про всех про вас, тварей скажу. До последнего доживу, увижу смерть каждого! Каждого!